Великая грешница! Там, в Киеве, она ни разу не была в церкви. Только видела собор издали, проезжая с вокзала и на вокзал.
Опустившись на колени, в первое мгновение почувствовала лишь холод каменного пола, и вся задрожала. Молилась долго, исступленно, стараясь заглушить стук в висках: «Чужая, чужая, чужая…»
Синие глаза девы Марии, спорившие с синевой нарисованного неба, по которому она шла, неся младенца на руках, вдруг напомнили Мелане глаза сестры Ольги из монастыря бенедиктинок. Молодая монахиня часто приходила в больницу для бедных, где одно время работала мать Меланы. Это было еще до того, как она впервые услышала на улицах русскую речь и видела советского человека.
Сестра Ольга тогда говорила, что только в монастыре можно найти прибежище исстрадавшейся душе.
Мелана выбежала из церкви на пронизанную солнцем улицу, точно слепая, ничего не видя, натыкаясь на прохожих.
«Туда… Никто у меня там не спросит паспорта… даже справки из домоуправления… Дам обет отречения от мира сего… Пусть за высокими каменными стенами монастыря пройдет вся моя жизнь…»
Она взбежала по сбитым гранитным ступенькам старинного костела Марии Снежной, около которого толпились экскурсанты, и свернула на тесную улочку, где густая тень от старых вязов ложилась на большие квадратные плиты тротуара и каменную мостовую.
Вот и площадь Вечевая. Мелана остановилась перевести дух под небольшим домом с балконом.
«Что это? Я и не знала… Оказывается, в этом доме в 1876–1877 годах жил и работал Иван Франко? Видно, эту мемориальную доску повесили недавно…» — подумала Мелана.
Подойдя к открытым настежь кованым воротам монастыря, Мелана просто остолбенела, прочитав: «Львовская восьмилетняя школа № 48».
Тишину бывшего монастырского двора еще не нарушали детские голоса, только в ветвях старых вязов как-то особенно громко и озабоченно щебетали птицы.
— Прошу пани, здесь был монастырь, — обратилась Мелана к женщине, входившей во двор с ведром, из которого торчали два веника.
— Сестры выехали.
— Куда?
— В Польшу.
Мелану охватило жуткое чувство пустоты и покинутости. Она стояла словно каменная, пока не почувствовала, что ей стало холодно в легком платье. В полдень, когда она приехала, было очень жарко. Мелана сунула шерстяную кофточку в чемодан, сдавая его в камеру хранения. Не знала, застанет ли мать, которая писала, что собирается уехать в Ровно.
«Куда теперь?» — грудь сжало тоскливой, щемящей болью. И побрела в сторону площади Данила Галицкого.
