— Вам можно. Какое издание вы представляете?
— Газета «Птичий язык».
— Пожалуйста.
— Марк, как вы это делаете? Как все это возникает в вашей голове?
— Я не знаю. Это похоже на хищные цветы, которые прорастают в моей серой почве за несколько мгновений.
— А попроще?
— Один известный нейрофизиолог хотел изучать импульсы моего мозга.
— Врешь опять?
— Нет, честно! Честно.
КАБИНЕТ НЕЙРОФИЗИОЛОГА КОНСТАНТИНА ЛЬВОВИЧА. ЗА ДВА ГОДА ДО КАТУАР.
КОНСТАНТИН ЛЬВОВИЧ Марк, я дам вам бумагу и ручку. Компьютер нельзя — это будет сбивать датчики.
Я Тогда лучше карандаш.
КОНСТАНТИН ЛЬВОВИЧ Как будет угодно. Когда вы готовы к эксперименту?
Я И еще мне будет нужен песок.
КОНСТАНТИН ЛЬВОВИЧ Шутите?
Катуар смеется, подбрасывает к синему потолку лягушонка Лягарпа. Тот падает, болтая ножками, не достигнув бетонного неба.
— А если у тебя нет песка под рукою? — Катуар ловит Лягарпа. — Ничего не получится?
— Получится, но хуже.
— Можно попробовать цемент, гравий, сахар, муку, кокаин — видишь, сколько инструментов я сразу предложила?
— Причем все их перемешать.
— Тогда ты создашь мегасюжет. Гиперисторию.
— Не отвлекайся. Итак, мы договорились: я сочиняю историю по заданным параметрам, а ты за это мне даешь свой адрес.
— Зачем он тебе сдался? Я и так все время оказываюсь рядом, когда тебе нужно.
Она снова бросает Лягарпа. На этот раз тот беззвучно достигает потолка и удовлетворенно низвергается.
— Тогда не буду ничего сочинять.
— Тогда мы с Лягарпом обидимся.
— Тогда адрес.
— Какой ты прямолинейный. Разве это не прекрасный сюжет — девушка без адреса?
— Пошлый.
— Лягарп, ты слышал? — Катуар поворачивает к себе мягкое лицо лягушонка. — Нас обвинили в пошлости!
— Не приписывай себе союзника. Лягарп на моей стороне.
Катуар целует Лягарпа в теплый глаз и смеется:
— А теперь?
— Так нечестно.
Катуар поднимается с тахты, подходит ко мне, гладит меня по щеке лапой лягушонка:
— Марк, не ставь мне условия, пожалуйста. Я с тобой. Я люблю тебя. Но не ставь мне условия. Просто сочини что-нибудь для меня.
— Задавай параметры.
Катуар берет Лагарпа за обе лапки, превратив в марионетку и жестикулирует ими.
— Пусть будет фантастика.
— Нет! Только не фантастика! Ненавижу.
— Сразу сдаешься?
— Это самый унылый жанр. Самый унылый.
— А как же твои турбочекисты?
— Там я просто автор идеи. Мало ли что придет в голову с похмелья на рассвете у Триумфальной арки?
— Где?
ФЛЕШБЭК, БУДЬ ОН НЕЛАДЕН.
Триумфальная арка. Тот же июльский рассвет и та же лысая поэтесса. Она делает глоток вина из бутылки, сверкающей под солнцем Кутузовского проспекта, и, глядя на меня глазами разыгравшейся рыбы, заканчивает фразу, начатую за много эпизодов до этого:
