— Понимаю...
— Но это еще не значит, что я была просто домашней хозяйкой.
— Верно.
— Я вышла замуж за Шаада, потому что любила его.
— Чем вы до этого занимались?
— Я должна была зарабатывать себе на жизнь. i
— Вы были классной надзирательницей? j
— Да.
— А кем вы работаете сейчас?
— Я больше не верю в нашу систему школьного обучения.
— И вы можете на это жить, фрау доктор Шаад?
Я намыливаю голову.
— Вы тоже, фрау доктор Шаад, сказали бы, что обвиняемый и мухи не обидит?
— Я бы так не сказала.
А как бы вы сказали?
— Когда он выходил из себя, я хочу сказать, когда он терял голову, или как это там называется, он мог разорвать на себе рубашку, я это не раз наблюдала, а то хватал какой-нибудь предмет и разбивал его вдребезги на моих глазах.
— Что за предмет?
— Что под руку попадет...
— Например?
— Если бы он не мог проделать это у меня на глазах, думаю, он не стал бы этого делать. Например, у меня на глазах разбивал свою трубку, самую лучшую, или очки — только чтобы меня наказать.
— За что?
— Вот это-то больше всего и выводило его из себя: я не понимала, за что он хочет меня наказать. Только видела, как он разбивал свои дорогие трубки, одну за другой, единственно потому, что я не понимаю, чем вызвана его ярость. Однажды он выбросил из окна свои часы.
— То есть исключительно предметы, которые принадлежали лично ему?
— Это я и имею в виду, когда говорю: одержимый собственными переживаниями.
— На других он, значит, не кидался?
— Этого мне не доводилось видеть.
— Этого вам не доводилось видеть...
— Уж скорее он задушил бы самого себя.
Это Гизель.
(Она тоже пополнела.)
Я намыливаю голову.
— Когда он выпивал, фрау Шаад, — а это доводилось видеть и вам, — он ходил взад-вперед по комнате и говорил.
— О да.
— Это доводилось видеть и вам...
— Я давала ему выговориться.
— Ни в чем не возражая?
— Он только этого и ждал.
— И потом вы шли спать?
— В полночь.
— А что делал он?
— Мне становилось жалко его.
Это Коринна.
(Или Андреа?)
Я промываю волосы.
— Вы знали, фрау доктор, что Феликс Шаад, когда был вашим мужем, вел что-то вроде тайного дневника?
Свидетельница молчит.
— Вы этого не знали?
— Я предполагала.
— Почему?
— Когда мы ссорились, я хочу сказать, когда Феликс вел себя так, словно больше не в силах выдержать, — это, вероятно, бывает во всяком браке, — то он уходил с собакой в лес, раньше у нас была собака, но, когда нашу собаку задавила машина, мы не стали заводить другую, и теперь, когда мы ссорились, Феликс уходил не в лес, а в свой кабинет, и я предполагала, что он что-то там записывает в свой дневник, потому что через час или около того он как бы успокаивался. Это я заметила. Когда он возвращался из своего кабинета, он вел себя так, будто спорить нам больше не о чем.
