Когда двигатель снова завелся и корабль двинулся к водам поспокойнее, он наконец уснул.
Наутро Хорэс вылил содержимое ведра в иллюминатор и извлек купленную в Лондоне карту Европы. Ему пришлось смириться с тем, что совсем не умеет выдерживать качку и еще одной ночи в подобных жутких условиях просто не осилит. Он сойдет на берег в Голландии и по-прежнему сможет сохранять в тайне свой маршрут, если двинется дальше разными поездами так, как ни один пассажир дальних рейсов не стал бы делать. Но карта оказалась недостаточно подробной — на ней не было никаких железнодорожных линий, кроме основных — скоростных междугородних.
Наверстывая упущенное, Хорэс решил добраться до Берлина самым изощренным путем, какой сможет придумать. Бросив большую часть багажа, он сошел с парохода, но в Берлине оказался лишь через неделю после того, как отчалил из Лондона. По прибытии немедленно обменял крупную сумму в фунтах на евро — понемногу в разных банках и обменных пунктах. В тот вечер он сел на автобус в восточной части города, которая когда-то была под русскими, и провел ночь в наидешевейшей гостинице, какую только смог отыскать. Он решил чередовать поезд и автобус и выехать из Германии зигзагами. У него была единственная цель — замести следы, и где бы он ни останавливался, везде называл новое имя. Он удачно купил паспорт у одного пьяного англичанина, приехавшего в Мюнхен на футбольный матч, а потом и еще один — у человека с бородой в Зальцбурге. Два дня он безуспешно пытался отрастить усы, но в итоге при пересечении итальянской границы не пригодились ни усы, ни паспорт.
Пребывая в Щупс-холле, Эсмонд понятия не имел, какой фурор произвело их с Белиндой исчезновение.
Отчасти потому, что ему неоткуда было почерпнуть информацию, а отчасти — по причине остаточного похмелья и снотворного, которым его пичкали каждый вечер. Снотворное несильное, но его хватало, чтобы держать его в дремоте. Прозываться Джо Щупсом и обращаться к тете Белинде «дорогая», а не «тетя» — все это усугубляло и без того непостижимую ситуацию. Временами он выбирался из постели и выглядывал в окно — в надежде увидеть что-нибудь понятное, хотя бы какие-нибудь дома, но кругом сплошь расстилались поля жесткой клочковатой травы, а вдали виднелась серая каменная стена. Поближе к дому паслись овцы, а под окнами свиньи рыхлили копытами и рылами сырую землю. По просторам имения свободно бродили два черных быка.
Шума проезжающих машин, к которому он так привык на Селхёрст-роуд, тоже не было слышно. Лишь иногда порыв ветра колыхал траву. Временами Эсмонду казалось, что доносятся голоса из комнаты снизу. Один точно был вроде как мужским — глубже и сдержаннее, чем те, которые он счел женскими, хотя не был уверен. Пол слишком толстый, да еще и проложен мхом — все звуки тонули в нем, но изредка он различал краткий смех, а потом разговор — или спор — возобновлялся.
