— Словом, я полагаю, прооперировать ее следует как можно скорее.
— Но вы же говорили, — вспомнила я, словно сквозь сон, какую-то другую часть разговора, — что до пяти-шести лет оперировать не рекомендуется?
— Я как раз и стараюсь внушить вам, — ответил он, — что, по сути дела, у нас нет выбора. Тяжесть заболевания усугубляется…
— Но ведь это ни в чем не проявлялось! — вдруг, приходя в себя, воскликнула я. — И не проявляется! Никаких признаков! Никаких симптомов! Она все время была совершенно здорова.
— Как я уже говорил, — продолжал хирург, — некоторые симптомы дают себя знать только, когда ребенок становится более активным. Вам еще необыкновенно повезло, что мы обнаружили заболевание на такой ранней стадии, тем более что оно никак не проявлялось.
— Повезло! Вы называете это везением! — Я не могла больше сдерживаться. — Ничего себе повезло!
Меня до сих пор поражает, как мало сочувствия выказывали мне тогда врачи, теперь-то я понимаю, да и раньше подозревала, что известный хирург не испытывал к Октавии ничего, кроме профессионального любопытства. Моя дочка была необычным случаем, медицинской диковинкой.
— Может быть, вы скажете мне, — вернувшись к заискивающему тону, спросила я в конце концов, убедившись, что на мою резкость доктор не реагирует, — на что можно надеяться? Какой процент операций проходит успешно?
— Следует помнить, — ответил хирург, — что операции такого рода еще только разрабатываются, хотя за последние годы мы достигли значительных успехов. Еще лет пять назад выживал только один из пяти детей такого возраста, теперь мы уже можем говорить об одном из четырех.
Похоже, он ждал от меня поздравлений, но я разразилась слезами. Слово «выживал» впервые так прямо прозвучало по отношению к моему ребенку.
— А если не делать операцию? — спросила я. — Что тогда?
— Боюсь, — ответил хирург, — что выбора нет. — И, изобразив на лице деликатную озабоченность, он встал и заключил: — Ну что ж, миссис Стесси, я думаю, вам, вероятно, следует пойти домой и обсудить все с мужем, и, пожалуйста, помните, что мы имеем все основания надеяться…
— С кем обсудить? — грубо переспросила я, теряя уже всякое самообладание.
— Ох, извините, ради Бога, конечно, конечно, — спохватился он, бросив взгляд на кипу бумаг на столе. — Но есть же у вас кто-то, с кем можно посоветоваться? Родители? Кто-нибудь из родных?
— Родители у меня в Африке, — пренебрегая правилами грамматики, отрезала я, застегивая пальто, и направилась к дверям.
