— Конечно, я случайно оказался среди них. Они выступали против хозяина поляка. И этого хозяина, и этих рабочих я… я ненавижу!
— Можете ненавидеть поляков сколько вам угодно, никто вам мешать не станет. А вот рабочих… Вы можете их тоже ненавидеть, однако о вашей ненависти никто не должен знать, кроме меня. Рабочие-поляки должны считать вас своим другом. Так и вам будет лучше, и нам…
Стахур в знак согласия кивнул головой.
— Вы до конца держались с ними, никого не выдали, чем завоевали их уважение. Они вам вполне доверяют.
— Вы так думаете?
— Я не только думаю, а располагаю совершенно точными сведениями. Полиция на основании предположений выводов не делает. Предположение — трамплин к расследованию, но выводы можно делать только на основании неопровержимых фактов.
Вайцель взял с письменного стола несколько листков, которые он только что прочел, и передал Стахуру.
— Прочтите сами и убедитесь, каким авторитетом вы пользуетесь у рабочих.
С любопытством и некоторым недоверием Стахур взял протянутые Вайцелем листки тонкой бумаги с отпечатанным на машинке текстом. Наверху справа было написано: «Секретно!», а посередине — «Донесение надзирательной службы по камере 41 «А». Далее шла подробная запись разговора двух рабочих о Стахуре. Фамилии рабочих были ему знакомы, и такая подробная запись их разговора удивила Стахура.
«Будто надзиратель сидел в камере вместе с ними и слышал все, — подумал Стахур. — Иначе быть не может».
Ему стало не по себе. «Неужели и меня подслушивали?» — подумал. И если бы Степан Стахур был побрит, Вайцель заметил бы, как тот густо покраснел.
«Боже, какими словами я поносил Вайцеля! Неужели и это записано? А теперь он сидит передо мной и так вежливо разговаривает. Ничего не скажешь, хитра машина тайной полиции. Нет, он не злопамятен, этот Вайцель… А скорее всего, умен! Я ему нужен, вот он и любезен. А в душе… черт лысый знает, что у него там в душе!»
Стахур вздрогнул: из рук Вайцеля выпал карандаш.
«Неужели он и мысли читает?»
Арестант с опаской покосился на Вайцеля. Но тот сосредоточенно читал какую-то бумагу.
«Тьфу, холера! Кажется, я готов приписать этим людям сверхъестественную силу. Откуда он может знать, что я думаю, когда молчу? Ну вот я скажу такое: «Ты шельма! Скотина! Шкура собачья! Крыса! — глядя на Вайцеля, думал Стахур. — Ну, отгадай мои мысли, хлыст ты паршивый! Выставляешь себя богом, хочешь ошеломить меня своим всезнайством, запугать, подсовывая доносы холуев? Погоди, погоди, я разгадаю, как вы это делаете… Не думай, что имеешь дело с дураком…»
