– Это неправда, – возразил Отто. – Сопротивление думает обо всех. Оно пытается помочь каждому и каждого защитить, хотя, конечно, оно не должно упускать из виду общее благо.
– А ты, держу пари, являешься частью этого «общего блага», да? – усмехнулся Моше.
– Кроме того, есть еще один нюанс… – сказал Яцек.
Все насторожились.
– Отто – немец.
Яцек произнес эти слова таким презрительным и гневным тоном, которым произнесли бы их и другие заключенные. Хотя Отто вполне мог заявить, что он такой же Häftling,[51]как и все они, что он живет, спит и ест вместе с ними, не было никаких сомнений в том, что его отделяла от остальных заключенных невидимая линия. Немец. Забыть об этом было трудно.
– Я хочу сказать, что… – продолжил было Яцек, однако закончить свою фразу он не успел.
Его прервал раздавшийся скрип.
Дверь барака отворилась. Они все – кроме Яна – повернулись и вытянулись так, как будто бы прозвучала команда «Смирно!»
– Ну что, вы что-нибудь решили?
В барак зашел обершарфюрер. Он обвел их всех глазами, а затем его взгляд на пару секунд остановился на разложенных на столе белых клочках бумаги.
– Еще нет? Ну так давайте побыстрее решайте. Schnell![52] Вы ведь слышали, что сказал Herr Kommandant. Если к утру вы так ничего и не решите, вас всех поставят к стенке. Как только примете какое-нибудь решение, стучите в дверь. Я буду здесь неподалеку.
Обершарфюрер повернулся и, обращаясь к кому-то, кто стоял снаружи, крикнул:
– Herein![53]
В темном прямоугольнике открытой двери появились очертания долговязого человека. Он остановился на мгновение на пороге, а затем сделал следующий шаг и зашел в барак.
Это был еще один заключенный. Волосы у него были длиннее, чем у остальных. Их длина, правда, все равно не превышала и сантиметра, но и такой длины вполне хватало для того, чтобы увидеть, что этот заключенный – блондин. Бросались в глаза его выступающие скулы и тонкий нос. На нем была добротная, без заметных заплат, гражданская одежда – штаны, рубашка и теплая кожаная куртка с меховым воротником. Обут он был в блестящие кожаные ботинки. Кожа на его ладонях не огрубела от холода и тяжелой работы, и в его теле не проявлялось никаких признаков истощения от недоедания.
Обершарфюрер вышел и закрыл за собой дверь.
Вновь прибывший осмотрелся по сторонам. Остальные восемь заключенных настороженно уставились на него.
– Как тебя зовут? – грубо спросил Алексей.
– Пауль.
– Пауль или Паули?
Новичок, ничего не ответив, пересек под взглядами других заключенных помещение и прислонился спиной к стене.
