Любовь и память - Михаил Потапович Нечай

Ровно через два года после того, как в Петрограде был взят Зимний, в затерявшемся среди раздольных украинских степей селе Сухаревка, в семье Захара Лесняка, родился сын, которого назвали Михайликом. В его памяти многое не сохранилось, но один эпизод, послуживший, видимо, началом осознанной жизни, запечатлелся. Случилось это ясным весенним утром, когда во двор к Леснякам вбежал босоногий мальчишка Олекса Ковальский, повалил Михайлика на землю, отнял у него камышовую дудочку и убежал за ворота. Такая грубая несправедливость настолько ошеломила мальчика, что он даже не заплакал и какое-то время лежал, неподвижно глядя в небо, словно спрашивая у него, как это могло случиться? И вдруг он будто прозрел, дивясь яркой синеве небосвода, звонкому пению невидимых птиц и сладостному запаху любистка и укропа.

Над Михайликом склонился большой усатый человек и встревоженным, но ласковым голосом спросил:

— Что, Олекса обидел? — И, подняв малыша на руки, успокоил: — Ничего, пройдет. И по дудочке не плачь, мы лучшую сделаем.

С той минуты Михайлик и помнит своего доброго усатого отца. Маму он и прежде знал, но она виделась ему сквозь дымку, не совсем ясно, и только в этот день, после такой встряски, он почувствовал, как она добра и нежна.

В этот день мальчик сделал для себя еще несколько открытий: во-первых, он узнал, что у него есть старший брат Василек и совсем маленькая сестра Олеся, а во-вторых, он увидел за хатой деревья, которые называют вишнями. Они сплошь белые, словно облитые молоком, и под ними, на черной земле, как капли молока, белеют нежные лепестки. И вообще — их двор оказался огромным миром, в котором Михайлика ожидало еще множество разных чудес.

В обеденную пору тучи начали застилать небо. Где-то далеко замигали молнии. Они приближались, сверкая все ярче и ярче, и вскоре прямо над двором Лесняков загрохотало так, будто земля раскололась пополам. Хлынул дождь. Когда он прошел и солнце своим горячим светом снова залило все вокруг, над землей поплыл легкий прозрачный пар.

Михайлик тем временем вышел за ворота и принялся лепить из вязкой глины шарики, которые тут же нанизывал на кончик прутика и швырял их сперва вдоль улицы, а затем и в соседние дворы. Вскоре он заметил подходившую к нему старуху. Она была вся в черном, низенькая и сгорбленная. Остановившись возле Михайлика, старуха осуждающе покачала головой и прошамкала беззубым ртом: