Оба юноши, с опозданием вошедшие в зал, наверняка были учениками из автошколы, не исключено, что они опоздали на автобус, а может, сам автобус задерживался, они внезапно выросли у входа, два пепельно-русых паренька в чистеньких рубашечках, у каждого в руке по букетику меленьких цветочков. С каким пиететом они протискивались вперед. Если кто-то смотрел на них осуждающим взглядом, они прикладывали палец к губам или извинялись миролюбивым жестом. Один из них был Оле Нихус, ставший победителем регаты на нашем морском празднике, Оле, эта тихая приветливая клецка, про которого никто даже подумать не мог, что именно он одержит победу. Они положили свои букетики к фотографии Стеллы, поклонились ей и смешались, пятясь задом, с участниками школьного хора, у Оле был такой довольный вид, словно он здесь выиграл еще один приз.
Когда он садился в свой «дредноут», это выглядело так, что он не доберется даже до линии старта — его сколоченная из досочек ящика посудина качалась на воде, кренилась на бок, чуть ли не зачерпывала воду. По сравнению с другими юными яхтсменами, Оле испытывал затруднение отойти от деревянного моста, к которому были пришвартованы все лодки. К началу регаты ветер набрал силу. Наша Катарина, старый прогулочный катер, которым отец разрешил мне управлять, уже приготовился к началу регаты, жюри соревнований, трое одетых в белое мужчин, у каждого морской бинокль на груди, поднялись на катер, и прежде чем мы отчалили, на мосту появилась Стелла, поверх зеленого купальника на ней было теперь еще ее пляжное платье. С наигранной официальностью она попросила у меня разрешения наблюдать регату с нашей Катарины, я помог ей сесть на высокое сиденье позади штурвала. Желтые и коричневые и черные, как пираты: в таком виде вышла в море со старта легкая армада разношерстных парусников, ветер сотрясал их, доставляя яхтсменам немалые заботы. Один из членов жюри выпустил сигнальную ракету, она рассыпала искры, прежде чем упала в море, с шумом поднялись качавшиеся на волнах птицы, описали свои круги и вновь опустились, все так же шумно, на прежнее место. Внезапные удары ветра обрушились на паруса, и было нелегко придерживаться курса на поворотный бакен, иногда паруса хлопали так сильно, что, казалось, на море слышна пальба.
Нет, ровным и непрерывным скольжением это никак нельзя было назвать, как и мирным соревнованием — ветер не был одинаково милостив ко всем парусникам; для одних все кончалось уже у первого бакена, например, для Георга Бизанца, любимчика Стеллы, который поздно заметил навигационный знак, врезался в бакен, парус затрепыхался, мачта опрокинулась, и парусник, похожий на корыто, перевернулся — не то, чтобы драматически, по-своему как-то спокойно и деловито.
