— Иногда я кажусь себе полным идиотом.
— Тонкое наблюдение. Мы будем заказывать?
Когда два человека, уже привыкшие подтрунивать друг над другом, объявляют перемирие, всегда возникает некоторое замешательство. О чем им теперь говорить, если они решили перестать наконец пикироваться?
Мы с Майком погрузились в изучение меню и делали это весьма сосредоточенно и серьезно, как два заправских ресторанных критика.
— Есть предложения? — спросил он наконец.
— Может, рагу?
— Какое рагу?
— Боюсь, выбрать будет трудно — здесь их три. А ты что скажешь?
— Бифштекс с жареным картофелем — тут уж не ошибешься.
— Мне то же самое, но без картофеля.
— Один бифштекс?
— Ну… с фасолью.
— Принято. — И он заказал на том французском, который мы оба учили в Линкольне. — Вино? — спросил он.
— Да, пожалуй, стаканчик красного. — Я обычно не пью за ленчем, но пропади оно все пропадом.
Официант наполнил наши бокалы, и он поднял свой.
— За нас, прогульщиков, — провозгласил он, указывая на улицу за окном. — Если уж прогуливать, так здесь.
— За прогульщиков! — поддержала я.
— А ты в школе прогуливала? — спросил он, когда мы чокнулись.
— Только один раз, и предупредила маму заранее, чтобы она не волновалась, если позвонят из школы и спросят, что со мной.
— Да, ты, должно быть, была сложным и неуправляемым подростком.
— Ага, — хихикнула я. — В следующей жизни я буду Мадонной. А в этой я была домашней кошечкой, кошечкой, занимающейся балетом.
— А что случилось? Почему ты не танцуешь?
— На третьем курсе Джуллиарда я здорово упала и повредила колени. Можно танцевать с кровоточащими ступнями, а с больными коленками — нет.
— В баскетболе то же самое.
— Так ты поэтому не стал профессионалом?
— Очень мило с вашей стороны.
— Нет, я серьезно спрашиваю, без шуточек.
— Знаю, поэтому и мило. Знаешь, Фрэнки, не хочу тебя разочаровывать, но я был просто героем школы, не больше. Среди старшеклассников наберется тысяч двести таких игроков. Пятьдесят тысяч играют уже в университетских командах. И только пятьдесят из них каждый год попадают в НБА. О тридцати из этих пятидесяти никто никогда не узнает, а человек десять становятся обещающими новичками. Такой вот отбор.
— Значит, это почти так же трудно, как стать топ-моделью.
— Никогда про это не думал.
— Будешь теперь относиться к ним чуточку более уважительно?
— Наверное, да, — задумчиво сказал он. — Но спортивная карьера — это, пожалуй, потруднее, чем позировать перед камерой.
— Забудь о том, что труднее, подумай о том, чего это стоит — добраться до вершины.
