— Как скажешь, Супер… парень.
— Поосторожней!
— Ты обидчивый, да?
— Нет, просто голодный.
Мы устроились на застекленной террасе ресторанчика под названием «Бистроке», и я стала рассматривать меню.
— Боюсь, здесь не подают сандвичей, — заметила я.
— Это была фигура речи.
— Как и «пышные формы», да? — поинтересовалась я, изучая меню.
— Так я и знал! Ты поэтому все время задираешься? Ну, признайся, ты не можешь простить мне этих «пышных форм». Фрэнки, это был комплимент!
— В наших краях это оскорбление, мазила.
— Пышные формы — это то, за что приятно подержаться, обо что можно согреться морозной ночью, это сексуально, это возбуждает. Понимаешь, возбуждает!
— Прекрати орать.
— Разве я только что не сказал тебе, чтобы ты не тощала? — Он навалился на стол. — И я именно это имел в виду! Я был женат на манекенщице. Никто не умел носить тряпки так, как она, но, господи, к ней нельзя было даже прислониться, одни локти и больше ничего! Ляжки у нее были как две острые сабли, об задницу можно было набить синяков, в ее груди нельзя было зарыться.
— Так зачем же ты на ней женился?
— Если бы я только знал! В постели она напоминала железного кузнечика. Я был тогда зеленым юнцом, и мне почему-то это нравилось.
— Да-да-да! Твоя вторая жена наверняка тоже была манекенщицей. Все вы, фотографы, такие.
— Я не женился второй раз.
— Умный ход.
— Так ты простишь меня за… «пышные формы»?
— Ты мне напоминаешь Слима Келли. Он называл пиццу «пирожком» и умолял меня не злиться, потому что когда он был ребенком, то все самое вкусное называл «пирожками». Он просто не мог понять, что меня тошнит от этого слова.
— Обещаю, что больше никогда не буду говорить про «пышные формы». Но при одном условии.
— При каком?
— Если ты не будешь называть меня «мазилой».
— Ой, Майк, извини! Не думала, что это тебя заденет. Ведь это дела столь давних дней. Я совершенно не хотела быть бестактной.
— Понимаешь, Фрэнки, — сказал он сквозь зубы, — все игроки когда-нибудь да промахиваются. Билл Брэдли говорит, что труднее всего ему было заставить себя забыть последний бросок в финале 1971 года, потому что еще двадцать лет ему об этом напоминали все таксисты. А Билл Брэдли — сенатор.
— Ты пытаешься меня убедить в том, что совершенных людей не бывает? — недоверчиво спросила я.
— Ты ведь привлекательная женщина, так?
— А я все ждала, когда ты это заметишь. Шнобель и все такое…
— Черт подери!
— Все-все, я тебя прощаю, — поспешила добавить я и рассмеялась — такое у него было выражение лица. — Я не в силах выслушивать новые извинения и рассказ о том, какой у меня аристократический нос. Кстати, я обожаю свой нос и ценю его выдающиеся качества. Понял, Майк?
