— Ты несешься как маньяк, — сказала Дженни.
— Это Бостон, — ответил я. — Здесь все маньяки. — В этот момент мы остановились у светофора.
— Мы разобьемся еще до того, как нас прикончат твои родители.
— Мои родители, Дженни, прекрасные люди.
Зажегся зеленый свет, и меньше чем через десять секунд мы снова ехали со скоростью шестьдесят миль в час.
— Даже Сукин Сын?
— Кто?
— Оливер Баррет Третий.
— Он славный малый. Тебе сразу понравится.
— Откуда ты знаешь?
— Он всем нравится, — ответил я.
— А почему же тебе не нравится?
— Потому что всем нравится.
Зачем я вообще повез ее к нам? Что, мне нужно было его благословение? Но, во-первых, Дженни сама захотела («так полагается, Оливер»), а во-вторых, по той простой причине, что Оливер номер три был моим банкиром в прямом смысле этого слова: он платил за мое обучение.
Значит, должен быть воскресный обед. Так полагается.
Наконец я свернул на Гротон-стрит, по которой гонял с тринадцати лет, не притормаживая на поворотах.
— Тут же нет домов, — сказала Дженни, глядя по сторонам. — Одни деревья.
— Дома за деревьями.
Когда едешь по Гротон-стрит, надо глядеть в оба, иначе проскочишь свой поворот. Так и случилось в тот день. Проехав лишних триста метров, я резко затормозил.
— Где мы? — спросила Дженни.
— Проехал, — пробурчал я, добавив несколько нецензурных слов.
Разве не символично, что я триста метров ехал задом, чтобы попасть домой? Так или иначе, оказавшись на земле Барреттов, я сбавил скорость. От Гротон-стрит до фамильного особняка Довер-хаус почти километр. По дороге к нему проезжаешь другие здания. Наверное, впечатляет, когда едешь первый раз.
— Вот это да! — ахнула Дженни.
— В чем дело, Дженни?
— Стой, Оливер! Останови машину. Я не шучу.
Я остановился. Дженни сидела, вцепившись руками в сиденье.
— Слушай, я же не представляла, что тут все такое.
— Какое такое?
— Такое… такое богатство. Держу пари, у вас и крепостные есть, или даже рабы.
Я хотел прикоснуться к ней, но почувствовал, что у меня влажные ладони (обычно так не бывает), и решил успокоить ее словами.
— Успокойся, Дженни. Все будет в порядке.
— Вполне возможно, только мне вдруг захотелось, чтобы меня звали не Дженни Кавиллери, а что-нибудь вроде Абигейл Адамс, и чтобы я была белокожей протестанткой англо-саксонских кровей.
Остаток пути мы проехали молча и, выйдя из машины, направились к парадному входу. Я позвонил. Пока мы ждали, когда нам откроют, Дженни снова ударилась в панику.
— Давай убежим!
