Снова я действовал слишком поспешно. К чему было торопить Марси уйти из своего дома? Зачем я ускоряю ход событий?
— Возможно, я просто использую Марси в эгоистических целях… чтобы заполнить пустоту.
Я подумал об этой гипотезе.
— Возможно, все дело в Дженни. Почти через два года после ее смерти я, возможно, мог бы пуститься в загул и оправдать его. Но дома! Привести кого-то в свой дом, в свою постель! Фактически, конечно, дом другой и постель другая. Рассуждая логически, это не должно меня беспокоить. Но ведь, будь все проклято! Почему-то беспокоит.
Дом для меня — это все еще место, где я живу с Дженни.
Парадокс: говорят, все мужья любят воображать себя холостяками. А я — псих. Я погружаюсь в грезы о том, что женат.
И это помогает мне сохранять свой дом неоскверненным. Берлога, куда никто не заглядывает. То есть, ничто не нарушает утешительную иллюзию, будто все, что у меня есть, я с кем-то делю.
Время от времени приходит письмо, адресованное нам обоим. И Рэдклифф регулярно присылает ей письма с просьбой о добровольных взносах — результат того, что никому, кроме друзей, я не сообщил о смерти Дженни.
Единственная чужая зубная щетка в ванной комнате принадлежит Филиппу Кавиллери.
Вот и получается: или обман одной… или предательство другой.
Заговорил доктор Лондон.
— И в любом случае вы оказываетесь в положении виноватого.
Он понял. Но, совершенно неожиданно, его проницательность только ухудшила все дело.
— Должно ли это непременно быть или-или? — спросил он с намеком на философа Кьеркегора. — Неужели нет никакого другого объяснения вашего внутреннего конфликта?
— Какого? — Я действительно не знал.
Пауза.
— Она вам нравится, — спокойно предположил доктор Лондон.
Я обдумал его слова.
— Которая из них? — спросил я. — Вы не назвали имени.
Встречу с Марси пришлось перенести. По странному совпадению я назначил наше свидание на пять. В конторе я сообразил, что в это время у меня сеанс с психотерапевтом. Я позвонил ей, чтобы все отрегулировать.
— В чем дело? Струсил? — На этот раз совещания не было, и она могла меня подразнить.
— Я задержусь всего на час. Шестьдесят минут.
— Тебе можно верить? — спросила Марси.
— Это твоя проблема, не так ли?
Как бы то ни было, нам пришлось бегать в полутьме. Изумительно, когда в озере отражаются огни города.
Увидев ее снова, я почувствовал, как уменьшается тревога, которую я испытывал днем. Она была красива. Я совершенно забыл, насколько. Мы поцеловались и пустились бежать разминочным темпом.
