* * *
Леня, увидев шершня:
— Я восхищение испытываю, когда вижу такие организмы!
* * *
С журналисткой Жанной Переляевой пришли записывать Эфраима Севелу для радиопередачи. Он — в сером облегающем трико — вынес папку с фотографиями, усадил нас на диван и стал показывать свою фотолетопись.
— Это я на Фиджи, это я — на Войне Судного дня, это моя Машка, это мой сыночек, моя жена, здесь ей 41 год, она родила сына! Мне жмет руку Рокфеллер. Он предоставил мне вот этот дом — тут я написал «Легенды Инвалидной улицы». А это я сижу печальный, мне сообщили, что у меня рак и я скоро умру. Видите, какие нездешние глаза? Вот я веселый, оказалось, все это ошибка, а у меня просто воспаление легких. Тут я выступаю — в зале было много татар, и я поприветствовал их так: «Добрый день, евреи и члены их семей!» Меня пришли слушать даже члены общества «Память»! Вот я, окруженный поклонниками, раздаю автографы, вот раввин — очень мудрый человек. Я его спросил: «Почему вы не купите козу?» Он ответил: «Будут деньги на козу, будем думать про козу!»
— Эфраим, мы хотим включиться! — говорит Жанна, озираясь в поисках розетки, чтобы включить диктофон.
— Потом, — отвечает Севела. — Я, может быть, дам вам интервью о проблеме какой-нибудь актуальной. Меня же ненавидят в этой стране и будут прислушиваться к каждому слову…
* * *
В Дом Ханжонкова Эфраим пробирался, как партизан:
— Это же будет ужас, стоит меня им увидеть, все хлынут брать автографы!
Но когда никто не хлынул, ни один человек, он сказал:
— Темновато в зале, меня еще не разглядели, а если узнают — вот будет тарарам!
* * *
— Я ведь был сыном полка, причем меня усыновил командир полка — страшный антисемит! Он не мог произнести имя Фима и звал меня просто «юноша во цвете лет». Я помню, как он в белой горячке говорил зеленому змию и разным анчуткам по углам — оборачивался и резко бросал: «А вас не спрашивают!» И помню, как он пел и плакал…
* * *
— Если у меня сейчас получится история, — сказал Эфраим Севела, — я вас угощу супом из пятнадцати ингредиентов с гренками под названием лапшевик, и сварю кофе. Только не вздумайте ничего пересказывать! — воскликнул он. — У вас все равно не выйдет, в моих рассказах не так важен сюжет, как фермент!
* * *
— Люсина подруга Люба работала хирургом в Боткинской больнице, — я говорю Лёне. — А ее муж был большой жизнелюб и донжуан. Он пережил два инфаркта, оба сопровождались остановкой сердца. Два раза она запускала ему сердце, в 42 года и в 58. И оба раза он потом уезжал в санаторий с другими женщинами. Она ревновала, звонила, приезжала…
