Танец мотыльков над сухой землей | страница 35



Леня:

— …Третий раз она уже не стала?

* * *

Моя сестра Алла необыкновенно благородно и трудолюбиво проявила себя в мемориальной области. На могиле у ее бабушки и мамы всегда царит неукоснительный порядок. Более того, на старом кладбище в радиусе чуть не сотни метров она поснимала с могил неприглядные ограды — на свой европейский вкус, наставила горшков с цветами, всем все чистит, моет, поливает, опрыскивает памятники, чтобы, она говорит, у нее глазу было на чем приятно остановиться. Родственники обихоженных ею усопших, хотя и редко приходящие к своим предкам, но все же пришедшие как-то раз и обнаружившие, что она там натворила, уже ей по шапке надавали. Но Алла им объясняет, что они голубятни нагородили и что так уже никто нигде не делает в цивилизованном мире.

— Теперь пойдем к твоим на Ваганьково! — скомандовала Алла. — Я возьму грабли, метлу, бутылки, цветочные горшки, вазы и дам тебе… мастер-класс.

* * *

Леня, глядя на мои книги на полке — с удивлением:

— Ого! Как ты уже много написала!

— Это при том, — говорю, — что я пишу абзац в день.

— Но с каким постоянством! — воскликнул Тишков. — Люди то запьют, то закручинятся, то во что-нибудь вляпаются… То разводятся, то меняют квартиры… а ты — абзац в день, абзац в день.

* * *

В Переделкине сидим с Леней в буфете, разговариваем. За соседним столом потягивает пиво, в сущности, не знакомый с нами Коля Климонтович — в феске. Он искоса поглядывает на нас, потом окликает:

— И сколько лет вы так разговариваете друг с другом?

— А вы, Коля, — спрашиваю, — сколько дней можете с интересом разговаривать с одним и тем же человеком?

— Дня три. Потом я начинаю повторяться.

Он пересаживается за наш стол, испытующе смотрит на меня:

— Ну? И чем вы занимаетесь?

— Тем же, чем и вы.

— Женская проза? — он произносит с дьявольской усмешкой. — Я называю ее «ЖП».

— Эх, надо было тебе ответить, — говорит Леня, когда мы вышли на улицу, — «Что ты, Коля, на „ЖП“ сейчас вся литература держится. Это раньше она держалась на ваших пенисах, а теперь всё!..»

* * *

Чижиков:

— Марин, я не помню, мы на «ты» или на «вы»?

— Мы на «ты» — в одну сторону…

— В какую?

* * *

Когда-то отец подарил Якову Акиму глиняную дудочку окарину и показал, как на ней играть. Она была гладкая, покрытая черной глазурью, и десять отверстий — по одному на каждый палец. Яша мне говорил, звук окарины похож на голос кукушки. Когда началась война, он взял ее с собой на фронт. Однажды неподалеку разорвался снаряд, и дудочка раскололась надвое. Всю войну Яша носил половинки окарины в заплечном мешке. Он склеил ее только в День Победы.