перекрестившись, сказала: «Как же это будет-то теперь, матушка?».
Вдовствующая государыня, Марья Григорьевна Скуратова-Бельская, потрещала сухими
пальцами, и, посмотрев на бледное лицо Ксении, проговорила: «А ты молись, дабы батюшка
твой, Борис Федорович, в небесных чертогах упокоился, и дабы Господь мудрость твоему
брату даровал – страной управлять».
Женщина пробежала рукой по алмазным пуговицам опашеня, и, поправив вдовий плат,
подойдя к раскрытым ставням, посмотрела на пустой кремлевский двор.
- Как быстро, - подумала вдовствующая государыня. «С утра плохо себя почувствовал,
потом кровь у него из носа пошла, а после обедни и преставился уже. Ах, Борис, Борис, на
шестой десяток едва перевалил, и вот – нет тебя больше. А Федор ребенок еще,
шестнадцати нет. И самозванец этот подметные письма рассылает, неровен, час, на Москву
двинется».
Она перекрестилась и вздрогнула – низкая, изукрашенная золотом, резная дверь
отворилась, и в палаты шагнул, пригнув голову, троюродный брат царя, Семен Никитич
Годунов.
- Правое ухо царя, - кисло подумала Марья Григорьевна. «Борису он, конечно, предан был, а
вот останется ли, верен сыну его?».
Семен Никитич оглядел женщин и коротко сказал: «Москва присягнула на верность царю
Федору Борисовичу, вам, государыня Марья Григорьевна, и вам, царевна Ксения
Борисовна».
Ксения, встав, - была она высокая, тонкая, с убранными под плат длинными, черными
косами, - положила семипоклонный начал у икон.
- Государыня, - Семен Никитич указал глазами на боковую светелку.
- Иди, Ксеньюшка, - вздохнула Марья Григорьевна, - там Марья Петровна с дочкой,
почитайте Евангелие за упокой души Бориса Федоровича.
Семен Годунов проводил девушку глазами, и, подойдя совсем близко к государыне, жестко
спросил: «Вы зачем, из Лавры вернулись?».
Марья Григорьевна ахнула: «Так муж мой преставился, Семен Никитич, где ж это видано,
чтобы вдова царя на похоронах слезы не лила?».
- Полили бы и обратно уехали, - Годунов подошел к окну. «А лучше бы, - губы боярина чуть
искривились, - в Ярославль бы отправились, али на реку Шексну. Подальше отсюда, в
общем».
- Вы же сказали, Семен Никитич, - темная бровь поднялась вверх, - что Москва нам на
верность присягнула, так чего тут, - Марья Григорьевна обвела рукой палаты, - нам бояться?
Годунов раздул ноздри, и, сдерживаясь, тихо сказал:
- Как будто вы москвичей не знаете, государыня. Они ж как девка срамная, уж простите такие
мои слова, - под того ложатся, кто сильнее, и у кого золота больше. Если там, - он указал на
