сыном признает. А что это за колы у Троицкой церкви стоят, с трупами?
Федор вспомнил исклеванное птицами до костей лицо зятя, - он пришел на Красную
площадь перед рассветом, когда Москва еще спала, и потом, найдя какую-то захолустную
церквушку, поставив свечку, долго стоял на коленях перед образом Спаса, - и, чуть дернув
щекой, ответил: «То люди, что с царем Федором Борисовичем погибли, защищая его. А
Семен Никитич Годунов, говорят, в Разбойном приказе умер, пытали его, раненого».
Шуйский помолчал и спросил: «Ксения Борисовна где?».
- С той ночи пропала, - почти неслышно ответил Федор, и, вздохнув, чуть не добавил: «Тако
же и сестра моя, и племянница».
Князь потрещал грязными, с обломанными ногтями, пальцами, и вдруг сказал: «Лучше бы ей
постричься было, как этот, брат короля датского, жених ее, умер».
Федор вдруг отодвинул бутылку с водкой и жестко сказал:
- Вот что, Василий Иванович. О том, кто на престол царей московских сядет, мы начнем
думать, опосля того, как голова самозванца с плахи покатится. А пока – Ксения Борисовна,
коли жива она, дай Бог ей здоровья, - мужчина перекрестился, - законная наследница трона.
- Сами помните, - Воронцов-Вельяминов усмехнулся, - как вы Борису Федоровичу помогали
державой завладеть, а царевна Ксения – дочь его, не кто-нибудь.
Шуйский побагровел.
- Было б у вас больше ума, - вздохнул Федор, - ничего бы этого не было. А что Борису
Федоровичу царствовать хотелось – так посмотрите, чем все это закончилось – колами у
церкви Троицкой, и страной, которую сейчас всякое отрепье разворовывать будет. Так что
пока руки к Москве не протягивайте, не надо, мой вам совет.
Князь, было, хотел что-то ответить, но сдержался.
- Помыться можно тут? – мрачно спросил Шуйский. «А то мы вторую неделю в канавах
ночуем, хорошо еще, что лето на дворе».
- Мойтесь, - Федор показал на занавеску, что разделяла светелки, - у Никифора
Григорьевича одежда есть, он краденое скупает. Если вам девка потребуется, скажите ему,
на ночь пришлет кого-нибудь. И приходите, - Федор прислушался к звону соборных
колоколов, - опосля заутрени народ начнет собираться, говорить с ними будем.
Когда Шуйский ушел, Федор отворил дверь и тихонько свистнул.
- Что у Масальского на усадьбе? – спросил он парнишку, - грязного, чумазого, что взбежал по
лестнице. «Никто не выходил?».
- С тех пор, как сам уехал, - шепелявя, ответил мальчик, - все тихо. Там этот, толстый, ну, с
бородой русой.
- Голицын, - пробормотал Федор. «А с черной бородой, тоже высокий, - поинтересовался он.
