Роберт осторожно опустил стонущего Годунова на землю, и, выпрямившись, сказал: «Вот,
значит, где встретились, Иван».
- Встретились, Рахман-эфенди, - кивнул Болотников и тут же зашипел от боли, едва
отклонившись от удара сабли – одним быстрым, незаметным движением сэр Роберт рассек
ему плечо.
-Взять, - повторил Масальский, и Роберт успел еще подумать: «Черт, ну если бы на день
раньше мы уехали. Только бы девочки этого не видели, не надо им на такое смотреть».
Он сунул за пояс пустой, бесполезный пистолет, и вынул саблю.
Трое оторвали Марью Григорьевну от Федора, и, поставив женщину на колени, навалившись
сзади, - задушили. Юноша услышал предсмертный хрип матери, и, достав оружие,
обернувшись, глядя на мертвое, с выпученными глазами лицо – поднял клинок.
Ксения, не отрываясь, смотрела в окно возка. Мэри прижала к себе Энни, и, стерев с ее лица
слезы, тихо сказала: «Не надо, доченька, не бойся, пожалуйста».
Масальский зло ударил ногой израненный труп царя, и, выматерившись, сплюнул ему в
лицо: «Ладно, оденем, не видно будет. Поехали, и так тут слишком долго проболтались. В
тот возок трупы киньте, к бабам».
Болотников посмотрел на сэра Роберта, и, наклонившись к избитому лицу, тихо проговорил:
«А мы с вами, Рахман-эфенди, потолкуем еще, на усадьбе у князя».
Рассеченные, окровавленные губы чуть улыбнулись, и Болотников услышал шепот: «Гори в
аду, Иван».
Он от души хлестнул мужчину по щеке, и тот потерял сознание.
Дверь возка открылась, и Мэри, наведя на нее пистолет, твердо сказала: «Не смейте нас
трогать».
- Не тронем, - ухмыльнулся Масальский, и, махнув рукой, велел: «Сюда их кидайте».
Ксения увидела труп матери – со сломанной шеей, в окровавленном, промокшем от мочи
сарафане, и, засунув пальцы в рот, раскачиваясь, завыла – громко. «Не надо, не надо, ваше
высочество, - Мэри прижала ее голову к своей груди, - не надо, прошу вас».
Энни подобрала ноги, глядя огромными, серыми глазами на изрубленное саблей тело царя.
«Мама, - спросила девочка тихо, - а где папа?».
- Не знаю, милая, - неслышно ответила леди Мэри.
Девочка проснулась рано утром и огляделась – мать, и ее высочество еще спали, измученно
вздрагивая. Комната была маленькой, голой – одни стены да две широкие лавки. Энни
посмотрела на дверь и вспомнила, как ночью князь Масальский, запирая ее на висячий
замок, опуская засов, сказал: «Тут безопасно, - издевательски добавив: «Царевна».
Небольшое окошко, - светелка была на первом, высоком этаже, - выходило во двор. Энни
