плечи.
- Ну не надо, ваше высочество, - женщина встала и обняла царевну. «Ну, скажите, вам же
легче станет, - может, ничего греховного и нет в этом?».
- Женат он, - едва слышно шепнула Ксения, и, найдя руку боярыни, прижалась к ней мокрой
щекой. «Ах, Марья Петровна, а я бы ведь за ним - куда угодно пошла, оставила бы и царский
венец, и почести, и трон московский, - только бы вместе быть. Да нельзя, нельзя, не судьба
нам, знать, - она тихо плакала, чуть раскачиваясь, а женщина все гладила ее по голове.
Болотников вытянулся на соломе, и посмотрел вверх – подвал был низким, сводчатым, на
потолке висели капли воды.
- Сыро, но безопасно, - подумал он. «Молодец князь Масальский, на усадьбу к нему соваться
не след, да и пробыть нам тут – с неделю, не больше. Завтра на Красной площади грамоту
от истинного государя читать будут, а потом кликнем народ Годуновых резать. Ну, а как суку
эту, с отродьем ее, удавим, так останется только ворота царю открыть. Жалко, что Ксению
велели не трогать, а так я бы потешился, хоша и вражеское семя, но, говорят, девка
красивая. Ну да ладно.
- А вот с Рахманом-эфенди надо покончить, - Болотников улыбнулся, - что бы он тут ни
делал, а человек опасный. Я бы еще с паном Теодором , конечно, по-свойски поболтал,
узнал бы, где жена его сейчас, но это, видно, на потом отложить придется. Ничего, подожду,
- он закинул руки за голову и вдруг поежился: «Тихо-то как вокруг, даже собаки не лают».
Мужчина вдруг поднялся и вышел из подвала – Яуза текла мимо, узкая, серебряная, и на том
берегу белой громадой возвышались стены Андроникова монастыря. Ночь была теплой,
томной, и Болотников, посмотрев на юг, туда, где за Москвой-рекой простиралось
бескрайняя, с редкими огоньками, черная равнина, прошептал: «Ну, недолго осталось».
-Милый, а что там читают-то? – торговец выглянул из-за лотка и поймал за рукав мальчишку,
что бежал мимо, вниз по Красной площади, к Троицкой церкви.
- Грамоту царя-батюшки законного, Димитрия Иоанновича! – крикнул парень. Торговец
ахнул, и, быстро прибрав товар, тоже поспешил туда, где толпа уже подступала к самому
Лобному месту.
Федор Воронцов-Вельяминов, - в простой рубашке, невидном кафтане, - только рукоять
сабли , изукрашенная алмазами, сверкала под утренним, жарким солнцем начала лета,
приставил ладонь к глазам и чуть присвистнул.
В голубом, высоком небе, вокруг золотых куполов вились, каркали вороны. Федор оглянулся
и увидел, как сверху, с Воздвиженки, и с Китай-города на площадь стекаются люди.
