спите, пожалуйста».
- Да, - смешливо подумал Федор, - я тогда сутки, что ли, проспал. А когда проснулся – все
было на сундуке сложено, чистое, и сухое, и обед рядом стоял – на подносе.
Он вскинул голову и посмотрел на темные, закрытые ставнями, окна женской половины. Где-
то, - Федор прищурился, - горела единая свеча.
- Забудь, - жестко сказал он себе, - кроме Лизаветы, никого тебе не надо. Забудь, Федор.
Он постоял еще немного, глядя на парящий в небе, над стенами Кремля, купол Троицкой
церкви, на луну, плывущую в черном, усеянном звездами небе, и уже, было, собрался
уходить, как услышал сзади шепот: «Федор Петрович?»
Он обернулся и увидел рядом с собой темные глаза Ксении. «Как вода, - подумал Федор, -
странно, темные, а прозрачные. Да, правильно, я же видел ее – когда в Милан ездил. Синьор
да Винчи написал этот портрет, любовницы герцога Сфорца, она еще горностая на руках
держит. Одно лицо».
Ксения была высокой – но все равно, - еле доставала головой до его плеча. Он поклонился и
сказал: «Поздно уже, Ксения Борисовна, идите почивать себе с Богом».
- Как тихо, Федор Петрович, - вздохнула она, глядя на кремлевский двор. «Что дальше-то с
нами будет?».
- Вам бы уехать, с матушкой, - ответил он, вдыхая запах ладана, - тонкий, едва уловимый.
«Правильно вам Семен Никитич советовал, - в Лавру, а лучше – на Волгу. Я жену свою с
детьми в наши ярославские вотчины отправил».
В углу тонкого рта появилась морщинка, и Федор подумал: «Да, ей ведь двадцать три уже».
Ксения сцепила длинные, унизанные перстнями пальцы и холодно проговорила: «Я от брата
никуда не двинусь. Ежели что с царем случится, дай Бог ему здоровья и долгих лет жизни, -
то мне на престоле сидеть, тако же и супругу моему. Из Москвы мне бежать не пристало,
Федор Петрович. Спокойной ночи, - чуть поклонилась она, и Федор, услышав звук засова, что
опустился на дверь, - горько усмехнулся.
«Нельзя, - сказал себе он, выходя через Фроловские ворота на Красную площадь. Но, уже
оказавшись на дворе усадьбы, он посмотрел в сторону Кремля, и, опустившись на крепкую,
своими руками срубленную ступеньку крыльца, вдруг подумал: «Со мной бы она уехала,
конечно. Куда угодно уехала бы. Но и Лизу я бросать не могу, нет. Господи, - Федор даже
улыбнулся, - ну почему так?», - он потянулся и понял, как смертельно, до самых костей устал
за эти дни.
- Пойду, посплю, - Федор поднялся. «К царю, завтра только обедню стоять, а потом должны
те люди вернуться, что Семен Никитич в тайности в Тулу посылал, в его стан – посмотрим,
