Атаманов запорожцы выбирали из своей среды. Сами. И только на год. Но могли в любой момент сбросить. И в любой момент снова призвать. У атамана не было права отказа. Тот же Сагайдачный не раз лишался булавы — Сечь не терпела и тени самовластия. В таком случае, как гласит предание, уплывал он на челноке на излюбленный свой днепровский порог и жил там, пока казаки не позовут его снова возглавить поход. Порог этот потом так и назывался «Седло Сагайдака». Сечь выбирала командиров для исполнения общего дела, а не для потрафления слабостям казацким. «Хоч вин добрый, хоч и злюка, абы не подлюка»,— пели бандуристы. Это была не анархия, а воля.
И только вольная воля могла дать человеку таких верных товарищей. С Украины, из Болгарии, Молдавии, Валахии, из России, из Польши и от самих татар, из Крымского ханства, стекались в вольные курени люди, чтобы, как сказано у Н. В. Гоголя, «породниться по уму, а не по крови». Запорожская Сечь, если говорить на языке современной социологии, объединяла обездоленный люд не на национальной, а на классовой основе. И потому бесшабашное казацкое войско с неизбежностью превращалось в силу идейную, духовно противостоящую крепостническим порядкам, насаждавшимся на Украине. И потому историки официозного толка клеймили запорожцев как изменников и разбойников. «Могли ли пришлецы, составлявшие их братство, люди разных с ними языков и исповеданий, упоенные распутством и безначалием и скрывавшие под притворной набожностью гнусное отвращение к православию — иметь такую любовь к стране, в которой процветало благочестие с отдаленных времен?» — вопрошал Д. Н. Бантыш-Каменский в своей «Истории Малой России», верноподданнически посвященной императору Николаю I. Но что бы ни говорили историки — факты, описываемые ими, свидетельствуют: на Украине в начале XVII столетия Запорожская Сечь была единственной опорой человеческого достоинства и последним гарантом национального возрождения.
Следы своих пращуров запорожцы ищут всюду, даже на дне Днепра. Местный журналист Валерий Зуев и его друзья совершили 314 глубоководных погружений у Казацкой переправы и Музычной балки. «Мы недаром провели под водой 220 часов,— вспоминает теперь Валерий.— Нашли древнегреческие амфоры и оружие из бронзового века. Осмотрели остовы многопалубных кораблей. Подняли на поверхность ствол дуба, сваленного человеком еще в IV тысячелетии до нашей эры. Но от запорожцев — ничего! Пуль свинцовых, правда, по дну валялось много. Да здесь кто только не стрелял. Но что жалеть! Работалось нам замечательно».
