Результаты подводной археологии по-своему символичны. Казацкое наследство — не материальное, но психологическое понятие. Воспринято оно или пропало, могли показать только живые нравы и обычаи нынешних обитателей Запорожья. И потому я стал целые дни проводить возле «Казацкого дуба», обедая виноградом да яблоками, что продавали неподалеку окрестные старушки на потребу туристам.
Как явление природы дуб просто великолепен. Из огромной толщи центрального ствола, как букет из широкого вазона, ветвятся пятнадцать полутораобхватных нормальных дубов, которые, в свою очередь, раздваиваются и растраиваются во все стороны. И крона этого дубового леса, составляющего одно-единственное дерево, смыкается в живой зеленый купол размахом почти в полсотню метров. Собственно, к запорожцам дуб имеет только то отношение, что стоит здесь, у речки Верхняя Хортица, лет, может быть, семьсот. И казаки, надо полагать, проходили мимо него, возвращаясь из походов. Но народному воображению этого, по-видимому, достаточно. На круговой обзорной дорожке густое роение людей. Живое общение. Повышенное внимание к детям. Перед чьими-то внуками старик с вислыми плечами борца расставляет полусогнутые руки: «От-таки штаны носили. Широкыи...» У колодезного сруба папаша в мохеровом пуловере и кроссовках объясняет детям: «Возле каждого дуба казаки копали криницу, чтобы лишняя вода стекала, чтоб корни не гнили. Подывитесь, лужайка как шелковая!» На обочине кучками сидят мужчины из ближайших домов. Сидят на корточках, подолгу курят, поглядывая по сторонам и почти не разговаривая. Мимо них джигитуют на велосипедах мальчишки. Время от времени возникают молодые матери, чтобы обругать «дитё» за лихачество. Подростки подлетают на мопедах и мотоциклах, лихо спешиваются, чтобы сгрудиться у криницы во всей таинственности своего переходного возраста. Свадебные поезда включают клаксоны, когда молодожены об руку идут по обзорной дорожке, словно вокруг зеленого аналоя.
Обыденные проявления жизни обретают красоту и смысл, осеняемые ветвями вековечного древа, как будто проступают фамильные родинки на лице Запорожья. Но, как говорится, русский глазам не верит — надо потрогать. Подхожу к шумливой группке молодежи:
— Ребята, объясните приезжему, как по-украински будет житель города Запорожье?
— Та запорижець же! — отзывается первой задиристая хохотушка.
— А жительница?
Растерянное молчание в ответ. Нет такого слова в местном лексиконе, как когда-то не было женщин в Запорожской Сечи.
