Как всякий подлинник, Хортица смыкает прошлое и настоящее, и это ощущение контакта во времени потрясает. В поднепровском ветре чудится дыхание вольной воли. Но я не могу довериться своей фантазии. Слишком уж красочны и праздничны наши расхожие представления о жизни запорожцев. Хочется точности и достоверности. И я ухожу с пронизанного солнцем крутояра, чтобы с головой погрузиться в экспозиции, библиотеки и хранилища музея.
Когда листаешь ветхие фолианты, вникаешь в старинные карты и схемы сражений, разглядываешь гравюры и факсимильно воспроизведенные подписи гетманов и воевод, невольно думаешь: «Какое это, в сущности, благо, что «бумага все терпит»!» Противоречивые пристрастия хронистов возвели бы в десятую степень противоречивость натуры человека XVII века, если бы оценки летописцев не опровергали друг друга. Но именно взаимоисключая друг друга, суждения эти, словно бестеневая хирургическая лампа, бестрепетно высвечивают закоулки исторической панорамы. Красочные детали казацкой воли от этого не тускнеют. Но цена им устанавливается подлинная, не выше и не ниже того, что значили они для самих этих людей. А знакомясь с историей, нужно не умиляться и не содрогаться, а знать.
Знать, к примеру, что в запорожское товарищество принимался не каждый из тех, кто приходил в Сечь и мог правильно перекреститься и выпить залпом кварту горилки. Главным экзаменатором был Днепр, его знаменитые пороги. Г. Боплан, французский инженер, служивший у коронного гетмана Речи Посполитой С. Конецпольского, так описал географическую и психологическую суть границы, разделявшей казаков и «селян»: «Они (пороги) в виде больших скал и утесов простираются поперек реки... и толь близко одни от других, что образуют род плотины, преграждающей течение Днепра, который ниспадает с высоты от 10 до 15 футов... Чтобы быть принятым в число запорожских казаков, надобно переплыть в челноке через сии водные стремины».
Может, и весел был запорожец на какой-нибудь Сорочинской ярмарке, где красной его свиткой пугали обывателей, как малых детей. Но многие дисциплинарные обычаи Сечи были к нему беспощадны. Так, во время похода казаки вовсе не пили вина. Это было непреложное правило. При Сагайдачном за нарушение его казнили, так же как и за мародерство в мирных селениях. И в поход казак отправлялся не в жупане красного сукна, а в сермяжной свитке да брал в запас холщовую рубаху на случай ранения. А весь провиант составляли сухари, сушеная рыба-тарань да пресная вода. Дома же, в Сечи, пищей казаку была соломаха (ржаное квашеное тесто), тетеря (похлебка из ржаной муки), щерба (рыбная похлебка), и, любимое кушанье, тюря (стертый в порошок сухарь, разведенный квасом и приправленный конопляным маслом и солью). А зимней квартирой служил ему курень (шалаш, сплетенный из хвороста и покрытый сверху лошадиными шкурами). Крепостной хлебопашец и ел вкуснее, и спал теплее. Но человека в Сечи держала не корысть, а воля.
