— Я и сейчас готова всем с тобой делиться, мама, — осторожно вставила я, — но ты же не хочешь слушать… Ты только ругаешь меня.
— А ты была бы спокойна, если бы твое дитя в секту увели, сердце у тебя вырвали?
Вот так и заканчивались все наши разговоры. С Инной Константиновной мы тоже порой спорили немного, но все это сглаживала любовь.
— Ну, скажите, тетя Инна, что во мне изменилось? Чем я для вас не прежняя Нина? — допрашивала я.
— Ты теперь думаешь, что все понимаешь лучше других, — отвечала она с усмешкой.
— Почему все? Просто по-другому вижу некоторые вещи…
— Авдотья Гавриловна и Мария Игнатьевна говорят, что ты с ними в последнее время не здороваешься. Это потому, что они не представляют общего хода всемирной истории?
— В последнее время, тетя Инна, я со многими не здороваюсь. Я их просто не вижу.
— Что ты хочешь сказать?
— У меня упало зрение. И, по-моему, очень сильно.
При этих словах Инна Константиновна переменилась в лице. Вскочила, схватила со стола газету и, отойдя к стене, стала указывать авторучкой на буквы, совсем как в кабинете врача. Результат оказался неутешительным.
— Возьми мои очки, — упавшим голосом попросила она. Я подчинилась, хотя к очкам чувствовала большое предубеждение.
— Теперь получше.
— Получше?! Ты что же, хуже меня видишь? Так я почти старуха, а тебе двадцать лет!
Я развела руками. Мне и самой было ясно, что ничего хорошего в этом нет.
— Это стресс, — постановила Инна Константиновна, упав в кресло. — Тебе надо срочно к офтальмологу.
— Мне надо немножко терпимости от мамы и немножко понимания от вас, — с грустью отозвалась я.
— Зайка ты моя бедная, — прошептала она, и глаза ее увлажнились. Я подошла к креслу и протянула ей обе руки. Она обняла меня и поцеловала в лоб. И что бы я без нее делала?
* * *
Когда утром следующего дня мы с Ростиславом подошли к дверям районного ЗАГСа, оказалось, что он закрыт. С какой-то стати там был выходной в среду.
— Тогда до завтра? — спросила я нерешительно.
— Завтра? Нет! — воскликнул Ростислав, — в городе полно таких же учреждений.
Через полчаса мы стояли на пороге уже городского ЗАГСа.
— Что вы хотели, молодые люди? — спросила пожилая женщина, сидевшая за столом и проворно вязавшая крючком детские пинетки.
— Мы? Э…заявление подать.
— Какое еще заявление?
— Ну, как его…
— Зарегистрироваться, что ли?
— Да-да!
Пожилая женщина отложила крючок и пинетки в сторону, посмотрела на меня очень неприязненно и сухо бросила:
— Регистрируем только с восемнадцати лет.
