Повесть одной жизни - Светлана Волкославская

Все было очень просто — снять форменное школьное платье, хлопчатобумажные чулки и нательную маечку и положить на стол перед председателем санитарной комиссии. В женской средней школе номер 26 города Д. шла плановая проверка чистоты одежды и белья учащихся. Вполне рутинная процедура.

Но я растерялась. Во-первых, мне еще никогда не приходилось раздеваться при посторонних людях. Во-вторых, я понимала, что сейчас все увидят, что пришито к изнаночной стороне моей школьной формы.

Начинался этот злополучный день, казалось, вполне обыкновенно. Мы сидели на уроке труда и склеивали из картона декоративные рамочки для фотографий.

«В такую рамочку можно вставить фотографию дорогого вам человека», — сказала учительница Евгения Сергеевна и добавила, что сама она обязательно вставила бы туда портрет Владимира Ильича Ленина.

Действительно, у Евгении Сергеевны не было других дорогих людей. Она много лет жила в одиночестве и мало заботилась о собственной привлекательности, даже губы красила только тогда, когда в школу приезжала какая-нибудь проверяющая комиссия. Поэтому, если учительница вдруг приходила на урок с напомаженными цвета фуксии губами, всем было понятно, что в школу нагрянула очередная проверка.

Но в тот день почему-то Евгению Сергеевну никто ни о чем не предупредил. Обычно завуч Лидия Ивановна всегда заглядывала к нам перед разными важными мероприятиями, чтобы сказать, к примеру: «Крастье губы, Евгения Сергеевна, идем на расширенный педсовет». Не заглянула.

Поэтому, когда отворилась дверь и на пороге классной комнаты возникли три строгие женщины в белых халатах, мы все разом испуганно вскочили со своих мест.

Евгения Сергеевна тоже вскочила, стыдливо прикрывая рот рукой. Одна из женщин в белом торжественно приблизилась к ней и что-то прошептала на ухо.

— Девочки, — бодро обратилась после этого Евгения Сергеевна к классу, — у нас с вами санитарная комиссия. Все, что от вас требуется, — это снять форму, чулочки и маечки.

Мои одноклассницы послушно принялись расстегивать пуговки на своих платьях. Я похолодела. Может, мне стоит попроситься в туалет? Нет, вряд ли в такой момент меня выпустят. Мне срочно нужны были ножницы.

Тут я должна сделать небольшое пояснение, и оно касается моей семьи. Дело в том, что меня воспитывала бабушка. Так уж сложилось, что моя мама не могла мною заниматься из-за того, что ей пришлось вынести в жизни. Она и самой жизнью, как таковой, совсем не дорожила. В двадцать девять лет она, умелая портниха, сшила себе темное, простого кроя платье и вместе с тапочками и шелковой косынкой завязала его в маленький узелок. Узелок этот с пришпиленной к нему бумажкой «смертное» хранился на верхней полке платяного шкафа, чтобы, если мама вдруг умрет, я не ломала голову, во что ее одеть для похорон.