Нас там заждались. Ольга и Ростислав настаивали на том, чтобы я оставалась у них. Отец Николай ограничился пожеланием: «Милые мои, делайте все по-человечески». Матушка Анна пояснила: «Мы совсем не против, чтобы Ниночка здесь осталась, но это может бросить на нее тень и будет очень неприятно». Впервые за время нашего знакомства Ростислав горячился и настаивал на своем. Отец Николай ушел в дом, махнув рукой.
— Разрешите нам с Ниной еще раз вас покинуть, на этот раз ненадолго, — объявил тогда Ростислав остальным.
Мы снова вышли за калитку.
— Знаешь, — сказал он отрывисто, — если все дело в этой бумажке из ЗАГСа, то давай завтра же принесем ее. Подадим заявление.
Я пожала плечами. Все складывалось так неожиданно.
— Я и сам не думал, что так придется, — вздохнул он. — Тебе еще два года учиться. Но если все и дальше будет в таком духе складываться, то, может, нам лучше уехать? Зарегистрируемся и уедем в Казахстан, а? У меня там и работа, и квартира. Я же молодой специалист, — добавил он, невесело усмехнувшись.
Когда мы вернулись в сад, Ростислав объявил: «Сегодня Нина вернется домой к маме. Но если мама вдруг скажет „Иди к Волокославским“, то она придет сюда. А завтра утром мы пойдем подавать заявление в ЗАГС. Ну, как?»
Все наконец-то заулыбались.
* * *
Мама не говорила мне ни слова. Я ей тоже. Мне хотелось сообщить ей о намеченном на завтра деле, но у нее было такое угрюмое, неприступное выражение лица, что я не решилась открыть рот. Я просто трусила! Лежала на своей кровати и смотрела в потолок. Мне впервые пришла мысль о том, что настанет день, когда придется навсегда уйти из этой комнаты, где мне знакомы все до одной трещинки на штукатурке, где все тот же лоскутный коврик на полу и круглый будильник на столе, где в окно смотрят молчаливые тополя и проникают возгласы детей, целый день играющих на агитплощадке. Я вздыхала, глубже пряча голову в одеяло. Ах, мама, мама, меня уже не будет здесь!
Потом мне подумалось, что надо было попросить тетю Инну зайти к нам. Может быть, при ней было бы легче сказать маме все, как есть. Хотя в последнее время за попытки смягчить ситуацию и ей тоже доставалось.
— Вам легко со стороны говорить, — однажды упрекнула ее мама, — а если бы такое с вашей дочерью случилось? Как бы вы себя чувствовали?
У моей бедной тети Инны слегка напряглось лицо, но она ничего не сказала и просто опустила глаза, а меня что-то кольнуло в сердце. Мы обе молчали, слушая рассказ о том, что раньше я и мама жили душа в душу, всем делились, а теперь я стала чужая и непонятная. Для меня это было несколько неожиданным откровением. Инна Константиновна тоже смотрела куда-то в сторону, не желая ничего возражать. Но мама казалась абсолютно искренней. Может, она и вправду считала, что в наших отношениях все было прекрасно?
