Он снова остановился и сказал тихо:
— Нина — Нина…
— Что? — спросила я, как бы немного рассеянно.
Что он сейчас мне скажет? И… неужели скажет?
Мне никто ни разу не говорил еще о любви. У меня были очень скромные кавалеры, кроме одного красавца по фамилии Солодкий. Редкая, конечно, фамилия и многообещающая. Звали его Прокофий, и этот Прокофий всегда утверждал, что я самая красивая девушка в городе, что он обожает таких вот миниатюрных и хрупких и что у меня туфельки, как у Золушки. Но все это были комплименты, а не выражение настоящих чувств.
— Я понял, что я люблю тебя.
При этих словах во мне появилась такая сильная внутренняя дрожь, что было непонятно, действительно ли она только внутри или вся улица видит, что я трепещу, как осиновый лист.
— Можно я зайду к Тоне на минутку? — пробормотала я, почти убегая от него.
— Тебе не нужно ничего отвечать сейчас, — послышалось вслед, — я не тороплю тебя!
Я кивнула и кинулась в подъезд. Перепрыгивая через три ступеньки, поднялась к Тоне. Вдавила палец в кнопку звонка. Моя бедная подруга! Откуда ей было знать, что произошло со мной минуту назад! А ведь пришлось, ничего не понимая, кружиться в моих объятиях по всей квартире и слушать этот глупый счастливый смех.
— Что с тобой? Откуда столько энергии? — почти с испугом спрашивала Тоня, никак не успевая попасть в такт нашего слишком быстрого вальса.
Я наконец отпустила ее и упала на диван, пытаясь отдышаться. Две кружки холодной воды были всего лишь двумя каплями, не могущими охладить настоящий жар, исходивший от моих щек. Я приложила к ним прохладные Тонины ладони и объяснила:
— Он меня любит. Понимаешь?
Тоня расплылась в улыбке.
— Ух ты, здорово! А кто?
— Скоро узнаешь.
Запечатлев на ее щеке прощальный поцелуй и расправив складки платья, я, уже гораздо более спокойная, вышла на улицу к Ростиславу. Мы просто улыбнулись друг другу и пошли дальше, держась за руки. Ответ он прочел в моих глазах.
* * *
За длинным, покрытым светлой скатертью столом в саду Волокославских пили чай. Матушка Анна Михайловна со свойственной ей добродушной суетливостью то и дело приподнималась со своего места и подвигала поближе к кому-нибудь то сахарницу, то корзинку с бубликами и печеньем, то в очередной раз поудобнее расставляла вазочки с вареньем. Меня, случайно заставшую это послеполуденное чаепитие, она опекала особенно нежно.
Это заставляло меня ломать голову над вопросом о том, известно ли родным Ростислава о происшедшем между нами объяснении. Сам он не оказывал мне каких-то прежде невиданных знаков внимания, просто сидел рядом и улыбался, может быть, несколько чаще обычного. На Ольгу, Лизу, Нюру и Валю я взглядывала лишь вскользь. Я теперь чуть стеснялась этих остроумных, проницательных, хотя и очень милых дам, тем более, что одна из них недавно поведала мне о некой Эдит, бывшей подруге Ростислава. Якобы та была просто настоящая красавица и чуть ли не дочь настоящего полковника.
