— Сам дух искания и сомнение в традиции — это, может быть, не такое уж зло, как нам однажды внушила умирающая Византия. Ведь, согласитесь, для того чтобы происходили какие-то позитивные перемены в обществе, всегда требовалось, чтобы народилась личность, которая свое несогласие с внешним миром посчитала бы отправной точкой для изменения, преобразования жизни на новых началах.
— Вы имеете ввиду Лютера? — спросила она.
— Не только. Я хочу сказать, что именно развитие личностного начала вообще подняло Запад на ту культурную высоту, на которой никто еще до того не стоял.
Инна Константиновна сделала едва заметный жест плечом, который, как я знала, изображал не полное согласие.
— Да, да, безусловно, прогресс, развитие, — произнесла она сдержанно, — но в этом всегда есть своя оборотная сторона.
— То есть они потеряли в духовном плане, как вам кажется?
О том, что Запад «загнивает», говорили все учителя и все газеты. Но и наша «духовность», как мне казалось, как-то не была налицо. Ростислав вздохнул.
— Знаете, — сказал он, — у нас почему-то всегда брали идеал России и русского народа — идеал, заметьте! — и противопоставляли его прозаичной реальности западной церкви и западного мира. А реальное всегда проигрывает идеальному! Реальность же нашей жизни такова, что в истории мы, как народ-богоносец, еще не сказали соответственного слова…
Инна Константиновна при этом молчала.
— Пожалуй, что и так, — сказала она — славянофилы все свои надежды возлагали на будущее.
— А сегодня, — подхватил Ростислав, — сегодня мы видим, что есть отдельные люди, праведники, что называется. Но они есть и были в любом народе и среди православных, и среди протестантов, и среди католиков. И будущее, я думаю, ничего принципиально не изменит, потому что Христос не спасает целыми народами или конфессиями. Это у социалистов коллективное счастье, а Он ищет «одну овцу», как вы знаете…
— Да, конечно, но уж если человек родился здесь… — начала было Инна Константиновна, но тут же засмеялась — перед ней лежал раскрытый том Лескова.
Во многом согласившись с тем, что потом говорил Ростислав, она призналась, что для нее в религии, все-таки, важнее культурная сторона и, прежде всего, ее глубоко пленяет церковная музыка. Это, действительно, было так, потому что впоследствии, разочаровавшись в некоторых священниках и церковных подругах и перестав посещать службы, Инна Константиновна до самой кончины своей бережно хранила переписанные от руки партитуры церковных песнопений.
