Мы ступили на дощатый пол со сбитой ногами зеленой краской и присели на скамейку. По решетчатым стенам вились тонкие виноградные лозы, еще только-только покрывающиеся зеленью в этот сезон.
— Здесь так уютно, — сказала я.
Нюра смахнула рукой невидимый сор со скамьи и со вздохом заметила:
— Раньше тут еще лучше было. Особенно летом.
Она попыталась расспросить меня о маме, о работе, но я решилась перехватить инициативу и, улучив момент, как бы между прочим, заметила:
— Этот молодой человек, который пришел к Вале… Я слышала, он рекомендовал Ростиславу какой-то курорт?
Короткая пауза дала ей возможность самой прокомментировать это замечание. Нюра взглянула на меня испытующе и одновременно с симпатией. Ответила она не сразу и тихо, с легкой вибрацией в голосе: «Это… в связи с тем, что Ростик был болен. У него подозревали туберкулез. Но теперь, Слава Богу, его уже ничего не беспокоит. Он совершенно вылечился. Мы нашли очень хороших врачей, и теперь на курорт он поедет только для общего укрепления. — Она приостановилась, как бы раздумывая над продолжением. — Так что с этим все в порядке. Нас теперь беспокоит другое…»
Я навострила уши. Нюра продолжала:
— Понимаете, он стал какой-то… какой-то… Ну, слишком религиозный, что ли.
— Так это же… хорошо? — отреагировала я с улыбкой.
— В данном случае не совсем, — вздохнула Нюра, и в этот же момент с крыльца послышалось:
— Дамы, где вы?
Это Нюрин муж вышел покурить и окликнул нас, а вслед за ним, защищаясь ладонью от не по-вечернему яркого солнца, мелкими осторожными шажками спускалась по ступеням Анна Михайловна.
— Нюрочка, веди-ка Ниночку сюда, — говорила она, — Ростик хочет показать ей папину библиотеку.
«Ростик! Как смешно они его называют», — подумалось мне.
— Без вас, наверное, скучают, — улыбнулась Нюра, выходя из беседки. Я последовала за нею, слегка разочарованная прекращением нашего разговора. Сообщением, что Ростик хочет показать мне библиотеку, я, конечно, не обманывалась, ибо видно было, кто здесь чего хотел. Но на Анну Михайловну у меня не получалось досадовать — трогательно бесхитростная, с этим любящим близоруким взглядом, она просто безуспешно пыталась взять инициативу в свои маленькие, слегка дрожащие руки.
В одной из дальних комнат, куда меня проводили, кроме высоких стеллажей с книгами и письменного стола у окна, помещалась широкая, застеленная белым покрывалом кровать с выгнутыми железными спинками, а подле нее — тумбочка, сплошь заставленная пузырьками и коробочками с лекарствами. В свободном углу напротив, где теснились иконы в красивых дорогих окладах, колебался крошечный зеленоватый огонек лампадки. Здесь любил ночевать отец Николай.
