Тики поняла, что они хотят делать, и, закрыв уши, округлив глаза, что-то горячо стала говорить Насте, на что та совершенно спокойно ответила:
— Такова жизнь, пока животные живут ради нас; вот вчера такой петух был, я даже плакала.
Они будто бы и понимали друг друга. Тики все кивала головой с закрытыми ушами и все говорила: «Аха, аха». Но вот завопил кабан, девочка бросилась к Насте, обхватила ее тело ручонками и, уткнувшись ей в грудь лицом, горько-горько заплакала.
— Ты чего, это? Успокойся, нельзя же так, это ведь жизнь». Настя села на кровать и, взяв девочку, как маленькую, на руки, начала качать ее, напевая что-то вроде колыбельной; кабан уже давно замолчал, а девочка, посмотрев на Настю преданно и ласково, вдруг чисто по-русски сказала:
— Мама, — и, показывая на Настю и себя, еще несколько раз повторила: «Мама, мама». Настя не выдержала, расплакалась беззвучно и бурно, одновременно целуя и лаская девочку. Виктор зашел в комнату и остолбенел.
— Вы что разревелись? Кабана жалко? Так для того и держали его. Давай бочку, готовь, мать, сало солить будем, — почти приказал он и удивился еще больше, когда обе женщины засмеялись весело и дружно.
— Вот бабье, везде одинаковые, — покачал головой и вышел на улицу, где уже пылал костер и дети Ковы профессионально смолили зарезанного кабана.
Весь остаток дня провели в разделывании свиной туши: солили сало, мясо, готовили колбасу. Тое крутил и крутил мясорубку, Тики бросала мясо, иногда они, разговаривая между собой о чем-то, вдруг дружно хохотали. Такой беззаботности и легкости семья Сердюченко не видела никогда. Оказывается, и жизнь бывает счастливой и радостной, во всяком случае, у этих людей, только почему-то не у нас, русских.
Вечером был роскошный ужин, пригласили тетю Феню, соседей, принесли гармонь. И пока не выключили электричество, из дома Сердюченко были слышны музыка, песни и веселый смех. Японцам очень нравилась «Катюша» и они просили исполнить ее несколько раз, сами при этом старались подпевать.
Когда все легли спать, Виктор позвал Настю в конюшню, там горел тусклым пламенем фонарь. Разговор был коротким и деловым.
— Я бы хотел сходить к Егоровой избе, но боюсь, что младшие не выдержат: ведь, почитай, двести верст туда и обратно будет, как ты думаешь?
— Я тоже хотела бы, была я там всего только один раз, но пока повременим, сходим в предгорье и если что, сразу вернемся. Для них даже одна ночь, проведенная в тайге, — это сказка.
