— Эй вы, пан, как вас там зовут?.. Послушайте! Почему вы не платите мне за квартиру?
— Почему я не плачу за квартиру? — переспросил смущенно Улевич. — За квартиру? Да, конечно… Почему, в самом деле, я не плачу за квартиру?
— Что вы за ерунду плетете? Царица небесная!
— А то, что я заплачу первого числа.
— Какого?
— Первого.
— Но какого первого?
— Какого первого? Я не понимаю, пани, что вы говорите?
— Вы что же, уберетесь наконец отсюда первого или нет?
— Уберусь непременно.
— Так я вам и поверила. Вздор какой!
— Такой вздор, что первого расплачусь с вами.
— Смотрите же, не забудьте!
— Не забуду.
Отделавшись от хозяйки дома, он вышел на улицу и направился прямо в Лазенки. Брюки его совершенно изорвались, а материя от времени так истлела, что расползалась под иглой. Якуб ежедневно кое‑как сшивал штанину со штаниной, и в конце концов так называемый шаг его брюк оказался чуть повыше колен. Поэтому, когда Якуб торопился, он проделывал удивительно забавные движения. Он уже совсем привык к своему костюму, но сегодня чувствовал какую‑то неприятную усталость и холод, словно по его душе ползла отвратительная скользкая улитка. Всем своим существом он содрогался и невыносимо страдал от этих ощущений. На углу Вспольной улицы и Александровской площади Якуб случайно бросил взгляд на противоположный тротуар и позабыл о своих мучениях.
По другой стороне улицы медленно шел молодой человек с таким загорелым лицом, что в нем сразу можно было узнать деревенского жителя. Кубусь перешел улицу и последовал за этим шляхтичем. Он испытывал чувство, какое должен переживать рабочий, когда он на канате спускается с отвесной скалы, повисая над пропастью, чтобы укрепить тросы над Сен — Готардской железной дорогой. Если его товарищ выпустит из рук конец каната, переброшенный через блок, ну, тогда поминай как звали… Ведь часто человек не может спасти себя сам, и жизнь его всецело зависит от другого человека. Вздохнув еще раз, он догнал загорелого человека.
— Простите… — произнес он, тронув его за рукав, — мне кажется… вы Шина… Валерий…
— Кубусь! Клянусь богом… Кубусь! — вскричал тот.
— Я только сейчас увидел тебя… Я шел по той стороне… увидел тебя, Валерий… как только вышел из дому, — одним духом выпалил Улевич.
— Ты что, болен? Какой ты худой!
— Да так, голова у меня немного болит…
Шина искоса оглядел с ног до головы своего кузена и что‑то смекнул. Он взял его под руку и повел в первое попавшееся кафе. Когда они уселись за столиком в уголке и кокетливая официантка, отвернув кран огромной посудины, наполнила два стакана так называемым кофе со сливками, а на самом деле кофейной гущей, разведенной молоком, и плеснула в каждый стакан какой‑то гадости, которую выдавали за пенки, Шина нагнулся и спросил шепотом:
