Лакеи начали как раз обносить четвертое блюдо, когда за стеной раздался громкий топот, грязь брызнула прямо на окна и в облаке пара Франусь осадил перед крыльцом взмыленную лошадь.
Пан Опадский заморгал и процедил сквозь зубы одному из приживальщиков:
— Позовите его сюда, пожалуйста!
Через минуту появился Франусь, голова у него была обмотана тряпкой, на которой проступали кровавые пятна.
— Это что такое? — спросил пан Опадский, пристально глядя ему в глаза.
— Что?.. Мужики меня увидали… Втащили в комнату…
Франусь присел на табурет и громко заплакал.
— Ты, пожалуйста, не реви, а рассказывай все толком!..
— Что ж тут рассказывать! Они все как один стали орать, что на барщину больше не пойдут… Приперли меня к стенке и давай тыкать в нос кулаками. Счастье, что мне удалось пробраться к двери, выскочил я за порог да кинулся к лошади. Уже нога была в стремени, когда кто‑то угодил мне камнем в голову. В глазах у меня потемнело… Счастье, что кобыла помчалась вскачь, а то не сносить бы мне головы. Вы, вельможный пан, всегда одного меня… — продолжал он тонким плаксивым голосом.
— Франусь, изволь замолчать! — спокойно сказал пан Опадский, выпятив губы и глядя в окно.
Затем, подняв брови, он развел руками и произнес:
— Ничего не поделаешь… Ничего не поделаешь… Кто сеет ветер…
Все чинно молчали, только Франусь громко стонал…
— Случись такое со мной — ну! — шепотом пробасил самый молодой приживальщик, глядя на соседа так, точно он только к нему обращался. Не успел он окончить, как пан Опадский повернулся вдруг к Франусю и сказал:
— Иди так вот, как есть, с тряпкой на голове, и зови сюда этих мещанишек. Ходи из дома в дом и говори, что я прошу их прийти, да поживей, поживей же…
Сказав это, он встал из‑за стола, сделал общий поклон и поспешно ушел к себе в кабинет.
Не прошло и получаса, как в буфетной собралась толпа мещан, ожидавших выхода помещика. Пришли больше пожилые люди, а то и вовсе дряхлые старики. На всех были длинные синие сюртуки, не исключая и тех, которым для полноты праздничного наряда не хватало сапог. Все эти «граждане» местечка Зимной работали у помещика на барщине вместе с «мужичьем». На их почерневших, худых и изможденных лицах видна была тревога, в движениях рабская покорность.
Когда пан Опадский вошел в комнату, все, словно колосья в поле от порыва ветра, поклонились до самой земли.
— Видели, граждане, — сразу же начал помещик, указывая на Франуся, который вошел следом за ним, — видели, что творят мужики, что они себе позволяют?
