Но оставим эту грустную тему, я и так в печали. Вновь в который раз, «погода для народа». Иногда, если ветер почти совсем утихает и солнечный свет, очень тихий и старый, как мир, проходит сквозь тучи, а я смотрю в иллюминатор на уродливые легковушки на набережной и где-то вдалеке между домами замечаю маленькое деревце — может быть, тоненький клен или березку, — сотни зеленых листков которого похожи на зеленые зеркальца и так далее; ах, все такое далекое и такое усталое.
Через пару часов корабль отчалит, и на душе у меня тяжело, несмотря на чувство, что принятое решение верно. Самым главным вопросом остается, смогу ли я жить в Испании месяцами в полном одиночестве, но я должен попытаться. Что касается нового партнера, я сомневаюсь, захочется ли мне когда-нибудь пойти на долговременные отношения. В любом случае, ни к одному живому существу я не испытывал столь сильной привязанности. Возможно, если я буду жить в уединении, так будет лучше, этот сорт одиночества легче перенести, чем одиночество в компании другого. Наиважнейшим я считаю то, что смогу плодотворно работать. На это у меня еще осталась надежда, потому что последние пару месяцев, невзирая на ужасные страдания из-за климатических условий, я работал так, как уже не бывало годами. За прошедшие четыре-пять месяцев со времени отъезда Вими я только раз сходил в кино и раза три или четыре зашел в кафе, еще два раза в ресторан, в последний раз только потому, что мой Покровитель Ку. меня туда пригласил. Гостей я практически не принимал, да и сам ни к кому не ходил, никаких вечеринок или чегото в этом роде, ничего, совсем ничего. Я ни одного вечера не провел в беспокойстве, постепенно прекратил всякие блядки и теперь могу легко игнорировать любые попытки к контакту.
Мне стало ясно, что я был глупцом, вел полную ошибок греховную жизнь, но самое непростительное — что это вылилось в потерю драгоценного времени. У меня было полно идиотских представлений, но теперь я с ними разделался. Длительное время я всерьез считал, что обязан показываться на людях, заботиться о собственном имидже, о том, чтобы люди продолжали обо мне говорить. Правда, я был совершенно уверен в том, что хочу достичь славы и купаться в ее лучах. И только теперь я понял, что это не так, что я, в конечном счете, хочу иного. Теперь, наконец-то, на сороковом году жизни, я осознал, что в известности нечего искать, что я ничего не хочу, кроме как писать и этим, как приличный служащий, продавая написанное, зарабатывать достаточно для нормальной жизни без стеснений и препятствий, которые приносит с собой нищета. Больше ничего. Я понятия не имею, содержит ли написанное мною прежде какой-либо смысл, как утверждают некоторые уважаемые люди, но я знаю, что я должен работать и писать, потому что в этом моя жизнь, а значит и развитие, и ответственность. Я должен писать, потому что это единственный род деятельности, который имеет для меня смысл, не потому что я кому-то или чему-то этим служу, а потому что это моя работа и мое призвание — записывать собственные мысли. Писать для меня так важно, что по сравнению с этим секс, еда, красивая одежда и комфорт, теряют всякое значение, хотя человек я похотливый, страстный и жадный.
