на шесте в шесть локтей длиной.
Вдоль пыльной, наезженной дороги валялись разбитые телеги, куски решеток от юрт, треснутые казаны, истлевший войлок, кости домашних животных и другой мусор, которого становилось всё больше по мере приближения к становищу.
Орда, встретившая их вонью и разноголосым блеянием овец, начиналась с обширных загонов для скота, за ними стояли наскоро поставленные, грязные палатки с плоской крышей – жилища самых бедных адрагов. Они – усталые, с сальной кожей, блестевшей на солнце – равнодушно провожали глазами кортеж, перед которым с шумом и гиканьем пробегали пузатые полуголые кривоногие дети, белые от покрывавшей их мелкой воздушной пыли.
Чем дальше, тем богаче становились дома кочевников. Убогие палатки сменили широкие майханы из смазанного жиром войлока. Майханы украшали козлиные рога с развешенными на них кусками сушеного мяса и предметами домашней утвари. Вокруг главного шатра, стоявшего в центре большой площади, расположились выбеленные извёсткой, украшенные орнаментом юрты самых влиятельных родов орды. Около каждой такой юрты в беспорядке рассеялись маленькие приземистые постройки для скота, лошадей и рабов.
В центре царило оживление; множество людей, верхом на конях, проносилось мимо. Все местные жители, женщины и дети в том числе, едва завидев Младу, разражались проклятиями, кидали в неё камни и плевались. Девушка прикрывалась связанными руками и пыталась спрятаться за крупом Эдаара, Берюк же, злобно улыбаясь, копьем отгонял её назад, шепча при этом свою излюбленную фразу про дочь шакала.
Наконец процессия пришла на главную площадь становища, заполненную воинами. Рядом с цветастым шатром кагана стоял навес на крепких осиновых кольях, под которым находился длинный стол. За столом, на лавках, важно восседали местные богачи – дарханы, а также нукеры – самые искусные воины. Во главе стола, в глубоком кресле, накрытом шкурами, восседал тучный сонный мужчина, с седой покладистой бородой и большой лысиной на макушке, одетый в синий халат с каймой из белого шелка и пятнами жира на груди.
Ашант спрыгнул с коня, схватил Младу за локоть, подошел к вождю, низко поклонился, и тихо сказал:
– Твоя наложница, великий!
Хайса вяло водил мутными глазами по окружающим, тяжело дышал, словно его тошнило, и молчал. Справа от него сидел молодой статный человек с чёрными, заплетёнными в косу волосами и с холодным блеском в глазах.
– Отец, – начал он.
– Помолчи, Барх. – У Хайсы был грубый, булькающий голос. – Я ещё не сошел с ума, на что ты давно надеешься. Налей мне вина, Соян, того, цахийского.
