– Вот-вот, и никто не знает, – не обращая никакого внимания на смех Искры, продолжал рассуждать Девятко. – А я – знаю. Марницкая сказка это. Про выверта. Треплют языком, а чё треплют? Хоть бы подумали, что это за чудо такое – выверт. А это чудо оттудова. Из Марна. Кажись. Иль нет?.. Может и из Залесья оно…
– О чём ты, дядька? – спросила Искра.
– Да вот не вспомню я, откуда слух-то сей…
– Про кого, про выверта?
– Да, про него… Кажись, всё-таки из Залесья она, это сказка. Легенда. Легенда о девочке с золотыми волосами. С золотыми, такими вот, как у тебя. Или нет? Эх, память уже не та…
– Расскажи, дядька!
– Расскажу, милая, расскажу, – пообещал Девятко. – Только вечерком, хорошо? Некогда мне щас.
– Хорошо, я буду ждать тебя! – крикнула Искра и побежала в дом.
В сенях она столкнулась с нянькой.
– Э-э-э… – Нянька растеряно раскрыла рот и уставилась на княжну.
– Что ты, Любавушка? – спросила её девушка.
– Батюшка вас зовет…
– Хорошо, я иду. – И Искра побежала к отцу.
– И брата вашего тоже! – крикнула ей вслед Любава.
– Я не знаю где он! Наверное, опять пьян!
Вятко дремал, изредка подёргивая костлявой рукой. Искра неслышно подошла к нему и присела на край ложа. С минуту она хмуро разглядывала отца, потом отвернулась и стала ждать.
– Я слышал, как ты пришла. – Шепот князя вполз в шуршащую тишину спальни, как илистая муть в чистый ручей. – Только не услышал я шаги сына моего.
– Оставьте, батюшка, – резко сказала Искра. – Мне всё равно. Я не собираюсь его искать.
– Дай мне свою ладошку, дочка… – Князь протянул ей дрожащую руку.
– Не дам. – Дочь отодвинулась подальше.
– Всё капризничаешь, – устало вздохнул князь. – Капризничаешь…
– Чего вы хотели? – холодно спросила она.
– Узнаю этот тон. Знаю, как сердишся ты. Губки твои плотно сжаты, и смотришь ты не на меня… Да и не надо. У тебя острый взгляд, Искра, злость тебе не к лицу.
Искра молчала, обхватив руками плечи.
– Где Горыня? – опять спросил князь. – Без него не могу сказать…
У девушки дрогнуло сердце. Она с детства недолюбливала отца, как впрочем и многие. Но в последний год она его возненавидела, даже несмотря на болезнь, так неожиданно подкосившего ещё не совсем старого человека (этой зимой князю стукнуло шестьдесят) и превратившего его в живого мертвеца.
Скрипнула дверь и в ложницу вошел Горыня. Он был силён, плечист, волосы коротко острижены, на круглом румяном лице почти недельная щетина. Горыня, широко и небрежно шагая, подошел к кровати и прогрохотал:
