— Я не знаю, что вы имеете в виду.
— А вы подумайте.
— Ей-богу, не знаю… Я никогда не подвергался таким испытаниям.
— Испытаниям? Это все чепуха… Я подверглась испытаниям и теперь знаю о себе даже меньше, чем раньше. Вам можно довериться?
— Да, вы можете мне доверять.
— Я не думаю, что вы слишком глубоко заблуждаетесь. Может, это и не вполне точно и честно, однако…
— Вам нельзя здесь оставаться, Кристин.
— Я слишком устала…
— Мы пойдем ко мне — на ваших условиях. Идет?
Закрыв глаза, она медленно покачала головой.
— Я оставлю Дугу деньги за одежду, еду и квартиру. Вам нельзя здесь оставаться. Пойдемте прямо сейчас со мной. Я могу остаться на судне, если вы захотите.
— У вас есть судно?
— Небольшое суденышко… Вы можете оставаться у меня дома, а я переночую там.
— Парусная шлюпка?
— Нет, настоящая яхта, можно сказать, крейсер в миниатюре.
— Я не могу оставаться, не могу идти…
— Надо идти.
— Вам не следует ничего ждать от меня…
— Договорились.
— Ничего… Ничего-ничего-ничего!
— Идемте сию же минуту.
— Я выпила слишком много вина… Я пьяна. Эта жизнь — гадкая, ужасная шутка. Кажется, я презираю вас… Я не знаю… Ну ладно… Да-да, я иду с вами…
Я вручил Кристин сумму, которой должно было хватить, чтобы заплатить за квартиру, купленную одежду и еду, и она оставила деньги на обеденном столе вместе с запиской к Канелли. Я быстро прочитал записку, пока Кристин находилась в спальне. Почерк у нее был симметричный и округлый, как в учебнике Пальмера.
Мой дорогой Дуг.
Очень сожалею, но я должна уйти и сделать это без всяких объяснений. Прочность дружбы не зависит от ее стажа; ты навсегда останешься для меня другом, сыгравшим совершенно особую роль в моей жизни. Ты спас мне жизнь, но это было скорее всего лишь делом случая; главное, что ты добротой своих намерений также спас мое нутро, мою сущность. Я не могу сейчас сказать большего — незнакомец прочтет это до тебя. Не беспокойся обо мне, со мной все хорошо.
С любовью Кристин.
Слова «незнакомец прочтет это до тебя» царапнули меня, и мне вдруг захотелось оказаться человеком, который не подтвердил бы этих грязных ожиданий.
Мы навели порядок в квартире, собрали нехитрые пожитки Кристин и поехали к дому, который я снимал в восточной части острова. Это было небольшое современное бунгало, меблированное в стиле, который один мой приятель назвал «люмпен-пролетарской эклектикой». Но бунгало было уединенным и удобным, с двориком, заросшим деревьями и кустами и живущим среди этой чащи пересмешником, который подражал крикам кошек и детей.
