Она вскрикнула, когда Гидеон первый раз дернулся под ножом. Торопливо зажала рот ладонью. Гном оскалился, встретившись с ней взглядом. В колючих глазах плескалась ненависть, и почему-то Паола поняла — не они тому виной. Горцу не нравится работать палачом. Но именно поэтому им не стоит ждать пощады. Он будет очень стараться, хотя бы ради того, чтоб побыстрей развязаться с неприятным делом.
Вот только почему? Чем ему так не угодили люди? Или император? Или это просто подозрительность, дошедшая до крайности? Или — самое худшее — союзу и правда пришел конец?
Она смотрела. Сначала — зажав рот ладонью, а затем — вцепившись в нее зубами, надеясь, что вкус собственной крови помешает сползти в обморок. Ей было… нет, не страшно — жутко. А Гидеон молчал.
Только раз его губы шевельнулись. Не для горца — для нее. «Верь», — прочитала Паола. Потом он закаменел, стиснув зубы, лишь плечи вздрагивали каждый раз, когда опускался нож. Черные волосы прилипли ко лбу, по щекам, теряясь в щетине, скатывались струйки пота. Рыцарь не глядел на Паолу. А Паола глотала слезы пополам с кровью и молила Всевышнего о спасении.
Первым не выдержал горец. Выругался, помянув трехэтажно всех своих богов, шагнул к Паоле:
— Тебе не надоело? Нежная дева, да тебе впору кровь пить! У тебя сердце или лед?
Я и пью, подумала Паола. Вон, полный рот. Почему-то захотелось смеяться. Зашумело в ушах. Осторожно, очень медленно Паола нашла плечами стену, прислонилась затылком к холодным камням. Опустила руку — подбородок стал неприятно мокрым. Слезы все текли и текли, в глазах плыло, не хватало воздуха и тупо, надсадно ныло в груди.
— Ты проиграл, — сипло выдохнул Гидеон. — Ничего ты не добьешься.
— Вижу, — согласился гном. — Только все равно я вам не верю.
— Верить или нет — не твоего ума дело. Если каждый солдат начнет решать за командиров… Дай ей воды!
Паола качнула головой. И так пальцы заледенели… холодно здесь, еще и воды холодной, не надо… Господи, как же больно дышать!
С грохотом упала табуретка: вскочил Гидеон.
— Ей плохо! Дай ей эликсира, ты!.. Быстро!
Стекло звякнуло о зубы. Сильные пальцы разжали челюсть:
— Пей! Пей, дева нежная, адовы псы тебе в селезенку! Глотай!
— Если с ней случится что… век не отмоетесь, с-союзнички!
Рот ожгло холодом, льдистый ком с трудом пропихнулся в горло, а в груди росло тем временем жаркое, огненное, подумалось вдруг: что будет, когда оно столкнется? Но вот столкнулось, и — попустило. Лед и огонь, встретившись, не взорвались кипятком и паром, а сплавились в ровное, как от печки, тепло. Паола наконец-то вздохнула полной грудью — и соскользнула в глубокий, похожий на беспамятство сон.
