— Садись. — Гном указал ей на лавку напротив рыцаря. — Слушай внимательно. Я обещал тебя не трогать. Да и толку с тебя, только вопишь. Я буду говорить с рыцарем. Тебе вряд ли понравится наш разговор, так вот: надумаешь прекратить — скажи. Мне всего лишь нужна правда, и чем скорей, тем лучше будет для всех.
— Но…
— Молчи. Я говорю. Запомни вот что: ты имеешь право открыть рот только в одном случае. Если надумаешь все-таки рассказать то, что я хочу знать. Иначе — за любой звук расплатится он. Поняла?
Гидеон насмешливо хмыкнул.
— Поняла? — с нажимом переспросил гном.
Паола торопливо кивнула.
— И лучше не двигайся. Теперь ты. — Горец повернулся к Гидеону. — Вы пришли сюда воровать и шпионить, это всякому ясно. Но я не верю, что вы пришли сюда одни. Ты хотел встретиться с нашими старейшинами. Я доложил, и ты с ними встретишься. Но сначала расскажешь о том, что ваши старейшины замыслили против нас.
— Ничего, — отрезал рыцарь. — Ваша подозрительность смешна. Если вы решили видеть в нас врагов, навряд ли мы сумеем вас разубедить. Но ты помнишь, горец, слова моей спутницы, и я Небом клянусь, они правдивы.
Паола зажмурила глаза — крепко, изо всех сил. Под веками замелькали белые молнии. Покарает ли Небо за ложную клятву? Ох, лучше о том не думать! Когда от тебя ничего не зависит, пусть все идет, как идет. Авось куда-нибудь да выведет. Она ничего не может, совсем ничего, даже молиться. Остается только ждать. И вопреки всему надеяться. Интересно, можно ли заставить себя надеяться, когда надежды нет?
Говорил что-то гном, тихо и зло, отвечал Гидеон — коротко, то спокойно, то язвительно. Паола не слушала. Не могла. Шумело в ушах, хотелось вскочить, заорать, схватить что-нибудь тяжеленное и огреть по башке сначала горца, а потом и Гидеона, за компанию. А потом — вернуться домой, высказать Ольрику все, что думает она о ложных клятвах и нарушенных союзах, и больше никогда, никогда…
Хлесткий звук пощечины ураганом смел путаные мысли.
— Валяй, — ворвался в уши презрительный голос Гидеона, — не стесняйся. Союзничек.
— Лучше скажи добром.
— Нет уж. Больше ты от меня и слова не услышишь.
Го-осподи… Паола прикусила губу. Господи, Отец наш, я знаю, мы виноваты пред тобой, грешны, но помоги, помоги-помоги-помоги…
— Глаза открой. — Жесткие пальцы подцепили подбородок, вздернули вверх. — Увижу, что не смотришь, — оба пожалеете. Поняла?
Паола не ответила, но горец и не ждал ответа. Зашел рыцарю за спину — так он не видел лица Гидеона, зато прекрасно видел Паолу, и она подумала: для меня, сволочь, старается. На девичье мягкосердечие надеется. Как будто, если сердце мягкое, так сразу дура дурой. Если правда убьет их точно, а пытки — может, да, а может, нет, о чем тут думать? Только держаться.
