— Да, — прошептала Паола. — Предсказание забыла, а ее помню. Я приходила к ней проститься, когда учитель Ольрик нашел меня и взял с собой. А она болела, и меня к ней не пустили.
— Смотри дальше.
Вьется дым, дымом пахнет воздух: за городской стеной костры, там стали лагерем воины императора. Последняя остановка перед дикими землями.
— Ола, значит? — Рядом с мамой, по-хозяйски утвердив ладонь на ее пышном бедре, незнакомый солдат, кряжистый, вислоусый, в красивом полосатом камзоле и широченных штанах. — А я Густав, будем знакомы. — Расправляет усы, хмыкает, приосанивается. — Какая-то ты, Ола, мелкая. Худая, костлявая, попадешь орку на зуб, он тебя и не распробует.
Девчонка смеется. Густав ей нравится, у него чуть хрипловатый голос, шалые бесовские глаза и незлая усмешка. И мама с ним рядом улыбается.
— Ты будешь моим папой? — ляпает Ола. Мама запрещает ей говорить такое чужим мужчинам, да Ола и сама не говорит давно уже, но…
Крепкие ладони подхватывают за бока, Ола довольно визжит: Густав сажает ее на плечо. Высоко! Она боится высоты, совсем немного, но боится, и потому крепко вцепляется одной рукой в воротник Густава, а другой — в его широкое запястье.
— Не трусь, — смеется он, — держу.
Так они идут до самого дома. Ола смотрит с высоты на знакомую до последнего камня улицу, но все кажется другим. Ей весело и уже почти совсем не страшно. Густав о чем-то тихо переговаривается с мамой; а у их крыльца, ссадив Олу на верхнюю ступеньку, садится рядом с ней и говорит:
— Я хочу быть твоим папой, кроха. И мамка твоя не против. Вот вернусь из похода, и… Будешь ждать?
— Да, — шепчет Ола и обнимает его крепко-крепко. От него густо пахнет лошадьми, кожей и дегтем, усы щекочут кожу, широкая ладонь осторожно, едва касаясь, гладит спину… С ним очень-очень-очень хорошо. — Буду, — повторяет Ола и добавляет: — Папа.
— Я его ждала, — шепчет Паола, — так ждала. Мы обе с мамой ждали. Нам сказали потом, его орки изрубили.
— Он стал тебе хорошим отцом, он так хотел дочку. — Голос Сай похож на шелест ветра в листве. — Ты знаешь теперь, он сдержал обещание. Вернулся к тебе и защищал тебя.
— Никогда больше, — шепчет Паола, — никогда не назову себя безотцовщиной. Никогда-никогда-никогда, слышишь, папа?
— А вот и третий. — Шаманка берет ее за плечи и разворачивает, слегка подталкивая… куда? К запаху дыма, к треску дров в очаге. — Третья.
Темная комнатушка, стол, сундук, полка с глиняной посудой. Женщина в темном платье, в накинутом на плечи пуховом платке, греет руки над очагом.
