— Не позволяю! — загремел Хубилай. — Непростительно! Я отказываюсь верить в то, что слышу такое от тебя, мой мальчик! — он внезапно сменил тон и, вновь вглядываясь в лицо Марку, спросил его, с почти отцовской нежностью: — Как ты мог допустить такие мысли? Ты не можешь сомневаться в себе по одной лишь причине. Ты — тот, кого я назвал своим сыном. А император не может ошибаться в подданных, его слово — единственный закон, удерживающий этот мир от хаоса.
Он хрипло засмеялся, словно переводя разговор в шутку, но бешеные уголья глаз вовсе не улыбались. Марко сглотнул, мазнув языком по вмиг пересохшему нёбу.
— Повинуюсь вам, повелитель. Молю вас не наказывать меня за слабость.
— Прощаю, — сказал император, откинул вялое тело на постель и махнул рукой. — Твоя работа — постоянно находиться при ней. Заботиться о том, чтобы ни один придурок не повредил себе или кому-либо ещё, попытавшись воспользоваться ею. Исполняй, пока я не поправлюсь. Ступай.
Марко низко согнулся и, прижав правую руку к сердцу, попятился к двери. Император остановил его слабым окриком, адресованным, впрочем, более начальнику протокола и страже:
— Я по-прежнему дозволяю тебе входить в мои покои с оружием, в том случае, если оно остаётся зачехлённым. И… помни: ты — мой названный сын. Ты не ошибаешься. Твоя ошибка будет означать мою собственную неправоту, что противоречит всем мыслимым законам и карается смертью.
Хубилай махнул рукой, и неприметный человечек из катайцев поднёс Марку богато инкрустированную шкатулку с драгоценностями. Марко поклонился, взял подарок и быстро вышел.
«Когда великие один раз тебя называют сыном, это честь. Когда они говорят такое повторно, нужно готовиться к худшему. Ибо это может значить только одно: ложь, измену и быструю гибель», — с горечью констатировал Марко, покидая императорские покои.
В эту часть дворца, не имевшую своего названия и прозываемую челядью кварталом мечей, Марко обычно не заходил. Нужды не было. Скромные, по дворцовым меркам, казармы для дневной стражи опоясывали квартал кольцом, окружая засыпанное мелким белым песком чистое пространство без единого деревца, в котором обычно тренировались стражники и которое насквозь простреливалось лучниками. За ним по внутреннему периметру тянулись каменные домики ночной стражи, как правило, имевшие отдельный потайной ход за пределы квартала; в центре высился аккуратный павильон, в котором квартировалась та часть корпуса Тогана, что выполняла специальные приказы императора. Домики ночной стражи выглядели странно для тех, кто привык к катай- ской архитектуре: ничего человеческого, ничего дружелюбного. Небольшие с виду жилые башенки покоились на мощных каменных основаниях с откосами, возведённых с расчётом на то, чтобы выдержать длительную осаду. И павильон Тогана, с комнатой самого чингизида наверху, под резным коньком, возвели в том же самом стиле, отдельной крепостью. Считалось, что, даже если дворец по каким-то причинам падёт, каменное сердце квартала мечей сможет ещё долго сопротивляться любому мятежнику.
