Я отрицательно качаю головой.
— Так что же? Что ты сейчас делаешь?
Софья Степановна подходит ко мне, кладет легкую, добрую руку на голову, как, бывало, в классе.
— Вот мы сейчас и расскажем обо всем, не правда ли? Все, все, — певуче и очень осторожно воркует Софья Степановна. — Какие заботы, какие печали переживаем мы после окончания школы? Учиться никуда не поступаешь?
— Нет, — отрывисто, как булыжник, угрюмо бросаю я.
— Да, да, да… У отца нет средств.
Я слышу над головой глубокий вздох.
— И придумать ничего нельзя. Разве только подготовиться экстерном для поступления в гимназию… Да, да… Ты бы подготовился, конечно. Ах, если бы у твоего отца были средства… А тут еще эта война!
Рука Софьи Степановны вяло соскальзывает с моей головы. Поднимаю глаза и вижу ее широкое, бабье лицо. Ушком пенсне она потирает висок, потом начинает задумчиво ходить-по комнате, неслышно ступая.
Жду, что она скажет, чувствую всем существом: она поняла меня, и мы вместе решаем один и тот же неразрешимый «проклятый» вопрос.
— Боже мой! — восклицает учительница. — Когда же придет время, когда все смогут поступать в гимназии и университеты! Когда кончится это деление на овец и козлищ. Ну а что говорит отец? Куда он намеревается тебя определить?
И тут развязывается мой язык. Я рассказываю ей все, что пережил за последние месяцы, рассказываю бестолково, выхватывая то одно, то другое, о том, как провел лето в степи, на пасеке, как научился под руководством Андроника Ивановича переплетать книги, о Пастухове, о его жадности и жестокости, о том, как атаман грозился посадить меня в хуторскую каталажку и какое несчастье произошло с отцом.
Софья Степановна все так же неслышно вышагивает по комнате, иногда останавливается, кивает головой, говоря полушепотом: — Да, да, да… Это ужасно! Особенно то, что произошло с отцом.
Я рассказываю, как ходил поступать на железную дорогу ремонтным рабочим и об отказе дорожного мастера.
— Ну это, может быть, даже к лучшему, — говорит Софья Степановна. — Никогда не знаешь, куда поставить ногу при первом шаге. Надо подумать. Время еще есть. А с кем ты дружишь? Что читаешь?
Я перечислил всех своих приятелей, назвал недавно прочитанные книги.
— Много читаешь — хорошо, — одобрительно покачала головой Софья Степановна. — Но надо больше классиков, русских и иностранных, тех, кто взывает к совести человечества. А все эти Майн-Риды, Луи Жаколио и прочие — для сытых желудков, для праздных голов, для мещан.
