— А ты уверен в нем? — спросил я. — Обидно, если первый блин выйдет комом.
— Головой ручаюсь, — заверил Рябов. — И вообще народ у них в Великом Селе замечательный, судя по рассказам Пуговки.
— Народ всюду хороший, — сказал я, — да стукачей много.
— Волков бояться…
— Ладно, Коля. Пошли!
Когда мы добрались до Великого Села, Николай вызвал Пуговку на опушку леса. Он появился, сухощавый, жилистый, настороженный. Было ему в то время 28 лет, но выглядел он значительно старше — две войны за плечами, ежедневный нелегкий крестьянский труд. Рябов несколькими фразами рассеял его опасения, вызвал на откровенность.
Владимир с нескрываемым ожесточением заговорил о тяжкой доле белорусского населения под игом панской власти: высокие цены на промтовары, непосильные налоги, повсеместный произвол польской администрации, жестокие репрессии по отношению ко всем недовольным.
— А как население относится к оккупантам? — спросил я.
— А как оно может относиться? — с гневом произнес Владимир. — Ненавидит всеми печенками.
— Отсюда следует. — сказал Рябов, — что надо организоваться и действовать.
— Не так просто.
— Непросто, — согласился я. — Но надо! Иначе жизни совсем не будет. Замордуют паны народ.
— Есть у нас один парень… — сказал Пуговка. — Он кое-что замышляет по этому вопросу.
— Что за парень? — сразу заинтересовались мы. — Говори, Володя, нам такие люди как раз нужны.
— Илларион Молчанов, тоже солдат и красноармеец.
— Как и где нам встретиться с ним? Владимир Пуговка подумал и ответил:
— В сумерках приходите ко мне в хату. Полиции в нашем селе нет, народ дружный, доносчиков не водится.
С тем Пуговка и ушел, а мы посовещались и решили, что человек вполне заслуживает доверия и что от него может протянуться ниточка к другим патриотически настроенным крестьянам, из которых мы и попробуем сколотить подпольную группу.
Утомленные долгим переходом, мы улеглись на сухой полянке передохнуть, а с наступлением темноты отправились к Пуговке. Хата у него большая, просторная, из двух половин. В передней печь и стол, в другой комнате кровать, белые занавески, множество фотографий в затейливых рамочках, среди которых мы узнали снимок Владимира в солдатской форме старой армии. Шкаф, диван, фабричного изготовления стулья — все это говорило о том, что хозяин далеко не бедняк. Но и не мироед — заработано собственным горбом. Вон какие натруженные руки у Владимира и у его такой же сухощавой, жилистой жены.
Угощали нас вареной картошкой и кислым молоком. Во время ужина в избе появился коренастый мужчина с крупными чертами лица, толстощекий, пышущий здоровьем. Одет он был в пиджак и галифе из домотканого серого сукна, в крепкие яловые сапоги. Здороваясь, руку жал до боли, а говорил тенорком:
