Вскоре после публикации моей маленькой повести «Даша и Рыжка» Анатолий Дмитриевич, войдя в редакторский кабинет и поздоровавшись, как всегда, — «Привет! Привет!» — молча расстегнул свою неизменную спутницу — папку темно — коричневого цвета, извлек оттуда листок, почему‑то всего лишь единственный (обычно его статьи были на полгазетной полосы), и я еще не успел вымолвить: «Это и все?», как он, нарочито откашлявшись, изрек: «Вот вам моя рекомендация. В Союз. О двух других не беспокойтесь, я уже договорился».
Прием в Союз, надо сказать, имел в нашей организации одну удивительную особенность. Если говорить открытым текстом, без обиняков, то организация состояла из двух «палат» — чисто русской и русскоязычной (замечу в скобках: вторая, русскоязычная, с развалом СССР моментально откликнулась на призыв своих демократических вождей, вроде Евтушенко, Вознесенского, Шатрова и К°, и выделилась в отдельную организацию так называемого Союза российских писателей). Русскую «палату» в СП негласно возглавлял Анатолий Знаменский, русскоязычную — Юрий Абдашев. И хотя русскоязычные в ту пору составляли где‑то четвертую или даже пятую часть всей организации, они, представьте, при голосовании могли сотворить «погоду»: вот недостает, по их милости, вступающему всего — навсего одного голоса и все, хоть ты умри. Случалось, годами никого не принимали в Союз: одного при голосовании рубили те, другого — эти…
Ведь известно было наперед, по какую сторону баррикад окажется вновь принятый. Потом вдруг наступал «Юрьев день» — принимали и с того, и с другого фланга. Как рассказывал мне сам Знаменский, этому предшествовали его переговоры (обычно телефонные) с Абдашевым. Договаривались по — рыцарски: такого‑то не «рубить»!
Тут уместно будет заметить: дух рыцарства был присущ Знаменскому в широком смысле, с ним можно было смело идти в разведку, коль пообещал — не подведет! Абсолютно обязательный во всем — в мыслях, в творчестве, в поступках, — это было, пожалуй, одним из самых ярких качеств характера Анатолия Знаменского. Другое, столь же важное и яркое его качество — оптимизм. Какой-то генный, жизненный, не наигранный оптимизм. Нет, он не был рубахой — парнем, этаким весельчаком, балагуром. Дело совсем в другом.
Приведу всего один эпизод. Как‑то мы разговаривали по телефону, и я пожаловался: мол, как дальше жить, Анатолий Дмитриевич? Что будет с Россией? Ведь завлабы, всякие эти Гайдары, Чубайсы, бурбулисы, Шахраи завладели страной, и не видать никакого
