И Купцов махнул на них рукой — пусть пишут о том, о чем хотят. Он был человеком без комплексов и не страдал ностальгией по ушедшим временам. Он никогда не состоял в рядах КПСС. Советский Союз было немного жаль. Жаль как образ, как растаявшую, расплавленную ложью коммунистических боссов мечту, но ностальгия по нему в народе была вредна. Это был тупиковый путь, унизанный сталактитами иллюзий в лабиринте истории. В Купцове жил бунтарский дух ниспровергателя авторитетов. Как истинный интеллигент, он был в оппозиции любой власти. Бориса Ельцина он называл двуликим Янусом и написал о нем шестнадцать поэм. Потомки, полагал он, не оставят камня на камне от его могилы. Сталину простили все, потому что он, убивая миллионы, созидал заводы, каналы, хотя и был плохим строителем. Ельцин разрушил тоннель к будущему великой державы и загнал Россию в новый тупик. Шестнадцать поэм, написанных не только с гражданским пафосом, но и с едким юморком, едва не подорвали слабое здоровье Купцова. В этот ответственный творческий отрезок его жизни он не пил два месяца. Он почти завязал. Он страдал за Россию! Но, как все поэты и писатели, никакого альтернативного пути предложить не мог… Сборник вышел тиражом Двести экземпляров. В «Российской газете» тотчас последовала разносная статья за подписью самого Валентина Юмашева. Книжка стала раритетом, и ее смели с лотков. Но Борис Ельцин даже не подал в суд. Он даже не стал читать дальше тридцать девятой страницы этот шедевр.
— Все! — сказал он, задыхаясь от гнева, — писатели для меня больше не существуют!
— А как же Гоголь, Пушкин? — всполошился Юмашев, не совсем правильно поняв ход мысли президента.
— Не дури, — буркнул Ельцин. — Я имею в виду современных писунов… Штукарей! Тоже мне — Великий литературный крестовый поход! Я им устрою… крестовый… Ишь, размечтались… «Закон о творческих союзах»… Не было и не будет такого закона… А кто он такой, великий Янус?.. Двуликий?..
— Наверное, славянский бог, — ответил растерянно Юмашев.
— Ты точно вызнай. И доложи, — просипел, дрожа от негодования, президент.
Поостыв, Ельцин понял, что надо предать эту книженцию забвению. Тираж ничтожен. Она не попала в поле зрения страны. Время ее сотрет в пыль. И конечно же, не стоило унижаться и даже помышлять о мести поэтишке. Hо досье на него пусть заведут. Злой, злой язычок! А может, его приручить? А может, и эта шавка сгодится на хозяйстве?
Купцов ликовал. Он всем совал под нос размноженную на ксероксе разносную статейку из «Российской газеты».
