В нем жила душа бунтаря и правдолюбца, он хотел Голгофы для ельцинского режима, мечтал сражаться на баррикадах, а вынужден был прозябать в затхлом кабинете, потому что Московской писательской организацией правил бывший коммунист, бюрократ, выпивоха Курицин. И Курицин не желал бунтовать, ему жилось при этом режиме вполне неплохо. Он давно забыл о своих «светлых» идеалах, он воображал себя жертвой перестройки, демоном-разрушителем, разрушителем писательского стада. И вот однажды Курицын заболел, его увезли в больницу с белой горячкой, и в этот день Купцов бросил пить, власть перешла в его руки, он жадно схватился за штурвал и круто изменил курс дрейфовавшего в сторону рифов корабля Московской писательской организации. Он разом сломал инерцию стиля. Он решил пойти ва-банк, потому что устал ждать, устал презирать самого себя.
Именно Купцов и был инициатором идеи Великого литературного крестового похода, именно он сумел объединить правых и левых в писательском стане. Он-то и выдвинул первым лозунг «Безжалостно высмеять все», а Дрыгунов этот лозунг подхватил, как подхватили Веллер и Севелла, присутствовавшие как делегаты от эмигрантов на тайном заседании стратегов движения в Ассоциации памятного 5 августа 1995 года. Но не все поняли этот лозунг правильно, не все оценили его политическую суть и злободневность. Веллер и Севелла обрушились со всей мощью еврейского сарказма на историческое прошлое, на бывший Советский Союз, что, конечно же, облегчало задачу писателя. Куда проще было воевать с поверженным, можно сказать, дохлым львом, чем с живыми шакалами, раздиравшими труп. И Купцов, надо отдать ему должное, пытался ориентировать Веллера и Севеллу на нынешних нуворишей и грабителей державы, именно на современные язвы, но Веллер юлил, Веллер ускользал от намеченных стратегических целей — образа Черномырдина, образа Чубайса, образа Гусинского, Березовского, Абрамовича и еще тридцати шести персоналий, намеченных как мишени для первого сатирического залпа, который по мощи должен был походить на своего рода залп «Авроры»…
Севелла мялся, отнекивался, отшучивался, жался в тень, говорил, что для настоящего писателя ни времени, ни пространства не существует. Категории времени и пространства выдумали евреи исключительно в целях коммерции. И, по сути, Эйнштейн был не прав. Каждый понимает время в силу своих интересов. И во всех уголках Земли часы идут по-разному, время смещено даже на часовых циферблатах президентов, и что уж говорить о писателе… Можно писать о Понтии Пилате, а быть злободневнее желто-пегой газетенки «Московский комсомолец»…
