В самом начале их отношений, как-то ночью, он допрашивал ее о предыдущих связях. Начал в шутку, щипал ее, постепенно мрачнея и зубоскаля. Делия пыталась увильнуть от ответа. Все, что случилось прежде, не имело теперь никакого значения. Гаэтано всегда казался таким легкомысленным, лишенным предрассудков, и вдруг неожиданно на него напала запоздалая ревность, ненасытная и слепая, как голод людоеда. Делия подверглась его ночной охоте. Она бормотала и плакала рядом со своим мучителем. Охотник за привидениями корчился рядом с ней. Хрипловатый голос требовал все более унизительных подробностей. Только рассвет спас Делию.
Голый, он встал на колени просить прощения.
«Я ужасно боюсь, что ты можешь изменить мне…»
Делия легонько пнула его.
«Думай лучше о себе».
«Я никогда тебе не изменю».
«Клянешься?»
«Пусть мне член отрубят!»
Принесли счет. Делия поднесла ладонь к свече, провела кончиками пальцев сквозь пламя. Ей надо думать о будущем.
— Когда мы перестали любить друг друга?
— Не знаю.
— У нас была куча друзей.
— Да уж.
— Ты всегда был окружен странными людьми… общался со всеми подряд.
— Потом я начал общаться с людьми только по работе.
— Тогда ты стал развивать свой стиль.
— Профессиональный.
— Профессиональный, да.
— Я предлагал выпить тем людям… Некоторые ночевали у нас, помнишь?
— Засыпали довольные — с незнакомыми людьми в гостиной на диване, даже в ванной…
— Гнались за столькими ненужными вещами… а потом сели в лужу.
— Хорошие были времена…
Теперь они улыбаются. Слегка, но улыбаются. Смотрят на двух стариков, которые чокаются, тоже примиряясь.
— Почему у нас не хватило сил подождать — а вдруг мы были всего в двух шагах.
— От чего?
— От того, что все уладится…
— Нет, мы не были в двух шагах. Мы находились далеко-далеко.
Делия снова остановилась у того же порога. Ей кажется, она не сделала даже маленького шажочка вперед. Она трогает расплавленный воск, манящий и противный, как она сама в глазах Гаэтано, как ее жизнь в собственных глазах.
— Я нервничаю с детьми, люблю их, но совершенно не могу терпеть… Если бы можно было не видеть их, засунуть в коробку, как фотографии, а потом вытаскивать только при необходимости…
— Ты самая лучшая мать на свете… Если бы у меня была такая мать, я бы научился любить женщин, а не заставлять их страдать…
— Трепач, гроша ломаного твои слова не стоят!
— Знаю.
Берет желтый листочек со счетом.
— Неправда, ты умеешь любить женщин.
— Я ошибся, все сделал не так.
— Со мной. Ты ошибся только со мной.
