И результат получился ошеломляющий!
Стало лучше.
Чемоданов никто, конечно, не собрал. Жизнь покатилась себе дальше.
Мы с Лёнькой готовились к защите диплома, уничтожая домашние запасы кофе. Бабушка перевела кухню на кошерные рельсы. Купила еще один холодильник и груду посуды. Теперь мясные дни (розовая посуда, красная клеёнка) у нас чередовались с молочными (голубая посуда, белая клеёнка).
Марик был счастлив. Таскал живых кур к шойхету на забой, мыл каждый вид посуды соответствующей мочалкой, протирал каждый стол своей тряпочкой и нежно встретил бабушку после омовения в реке. Всё в нём было прекрасно и чисто, — и лицо, и курочки, и одежда, и жена, и посуда. Но неугомонная еврейская душа Марика всё рвалась к новым высотам.
— Ребенка надо срочно выкупить, — заявил Марик однажды за молочным воскресным завтраком.
— Вечером купали, — откликнулась бабка.
— Да не выкупать, а выкупить! Ты чем слушаешь-то?
— Что? Ребенка украли? Выкуп просят? — заорал Лёнька во всю Ивановскую.
А я почувствовала, как кровь отливает от моего лица и устремляется прямо в пятки, унося с собой ухающее сердце.
Ведь всем известно, что любая мать считает своего ребенка единственным и неповторимым красавцем, на которого прямо с момента рождения открывают охоту инопланетяне, цыгане и бездетные, безнадёжно безмужние соседки.
— Да успокойся ты! Никто его не крал! Спит еще. Он с самого начала тебе не принадлежал.
— Как вы сказали? Не мой ребёнок? — спросил Лёнька, побледнев, и медленно перевел взор на меня.
— Нет, он, конечно, твой сын. Но тебе не принадлежит. — сказал Марик и тоже взглянул на меня:
— У тебя же он первый? Родился не с помощью кесарева сечения?
Выкидышей и абортов тоже не было?
Настал мой черёд бледнеть и зеленеть. А Лёнька вдруг вскочил и побежал в туалет. Послезавтра ему предстояла защита диплома, и с приближением этого дня он всё больше психовал.
А мы с Мариком продолжили неприятный разговор.
— Какого чёрта вы мне такие вопросы задаёте? За столом, к тому же!
— Первенцы принадлежат Всевышнему, и нужно непременно провести обряд выкупа, чтобы быть вправе считать ребёнка своим. Я мог бы и сам отнести ребёнка к коэну, или первосвященнику, но после истории с обрезанием не хочу ничего такого делать за вашей спиной. И вообще, логичнее было бы, чтобы родители исполнили эту заповедь, а не приёмный прадед.
— А что это за фрукт такой — первосвященник-то? И еще — коэн?
— Это долго объяснять. Одним словом, это потомки тех первосвященников, которые служили ещё в Иерусалимском Храме. И даже раньше — еще в скитаниях по пустыне после исхода из Египта.
