И Есенин — Ваши друзья,
Поплясали в хмелю по-московски,
Потому что иначе — нельзя.
Разрезали наутро вены
И кудрями лезли в петлю.
Эх, кремлевские крепкие стены,
Эх, толпа, что кричит: улю-лю…
Где не горечь любви неудачной, —
Там родимый народ освистит,
Замолчит до каморки чердачной,
Позатравит, задавит, сместит.
Ваша дочка вторая, Ирина,
Похоронена где-то в Москве.
Бог Вам дал любимого сына —
Передышечку на траве.
Ваша первая — ангел Аля,
Встретит Вас над Кремлевской звездой:
— Я осталась ребенком. Я ли
Поддержать не смогу родной?
И пойдете Вы — цепкой, крепкой,
Твердокаменной, как по земле,
За любовью своей — за цепкой,
Как звезда на старом Кремле.
Вам, Марина, мы тут не судьи,
Мы поклонники Ваши тут,
Мы свои подгоняем судьбы
Под такой же, как Ваш, уют.
Накануне отъезда, в Париже,
Землянику мне принесли.
«Я в Нормандию еду». И вижу
Вместе с Вами Москву вдали.
«Счастья я, Марина, желаю,
Даже и в Нормандии, Вам».
До свиданья, такая злая,
Я Вас помню и не предам.
Что ж, Россия, еще грехами
Ты не слишком с зарей пьяна?
Ассамблея твоя со стихами,
Ты до смерти влила вина.
Что ж, Россия, ты лихо рубишь
Под коленочки лучший дуб,
Что-то мало поэтов любишь,
Только кубок держишь у губ.
Нам не только бы пить с тобою,
Нам бы нужно и пописать.
Призадуматься над судьбою,
Карандашик свой покусать.
Чтоб стрельбы было меньше, шуму,
Чтобы комната — чуть светлей,
Чтобы время — подумать думу,
Чтобы на сердце — потеплей.
Мы ль не любим тебя от века.
Мы ль тебя не ведем вперед?
Вот — стихи. И душа — калека.
Вот петля — роковой исход.
Ах, набатом военным выла
Над тобою, Марина, Москва.
Самолеты бросали с пыла
Над траншеями не слова.
Но над фронтом восточным грозно
Цвет медовый волос сиял,
Резко, требовательно, не слезно
Ты кричала: еще не взял!
12.7.1942
