«На этой страшной высоте...» | страница 41



Круги замыкают возле меня.
И будущим ширится пустота,
Сквозит и — срывается темнота.
И радость, почти что, приникла ко мне:
Сияющий иней на мутном окне…
Не спорь, не дрожи, не гори, покорись.
Здесь ад, словно парус, в закате повис,
Здесь рай отступает. Осенняя высь,
Как призрак вещает: не обернись.
Придет этот час — равновесие сфер.
И мир за оградою — больше не сер.
И я — не черна. И ты — больше не бел.
Пишу черновик. Заполняю пробел.

«Лилит, Сафо, Офелия и Ева…»

Лилит, Сафо, Офелия и Ева,
Придите мне сегодня помогать.
В день радости, усталости и гнева
Я не хочу, я не умею лгать.
Нарцисса, Кайна, Ангела и Яго
Мы встретим хором жалоб и стихов.
Постель свежа, а на столе бумага,
И голос женский из-под ворохов
Таких стихов, как ни одна не может
Тебе или иному написать
Ведь нас тоска, нас червь могильный гложет,
Нас не хвалить бы надо, но — спасать.
И сжалиться над нами на минуту.
Потом мы снова встанем и простим.
Сирена в Одиссееву каюту
Как рыба смотрит холодком пустым.
Но змеями волос метет Медуза
Песок у ног убийцы, и — слепа…
Моя надежда, падаю от груза,
Широк твой путь, узка моя тропа…
7.7.1942

«Мой друг, примиренность прежде…»

Мой друг, примиренность прежде,
Чем даже начало пути.
Я в серой и пыльной одежде
Хочу за тобою идти.
Я мудрости не научилась,
Но верить в нее начала,
И кровь моя не просочилась,
Но в сердце сгорела дотла.
Смотри — непотухшие взоры,
Но их привлекла тишина.
На платье моем — не узоры,
Но вечные письмена.
И ночью за лунным сияньем,
А с солнцем — на Купину,
Иду за твоим обещаньем,
Не данным еще никому.
9.7.1942

«О, если ты придешь ко мне в июле…»

О, если ты придешь ко мне в июле,
Я буду жить еще, и петь, и знать,
Что яблони меня не обманули, —
Стоявшая рядами чванно знать.
Цвели, как фрейлины в своем уборе
Национальном, шитом серебром.
Теперь сложили ручки на заборе
И ждут, пока мы их не оберем.
О, мы ведь знаем — бледные, худые,
Они вальяжно станут румянеть.
Несут корзин — кареты золотые.
Всё к сроку: золото, рубин и медь.
29.6.1942

«Как всегда, утверждение Ваше…»

Как всегда, утверждение Ваше
Очень спорно, Марина, но Вы
Над горчайшей и полною чашей
Не склоняли своей головы.
Пили так, как на ассамблее
Пил гордец Большого Орла:
Хоть и пьян, но не плачет. Бледнеет,
Но сидит и глядит из угла.
Все до дна. И во здравье Петрово.
Недоволен. Не обессудь.
У раба — свободное слово.
Сердце живо. (Изрублена грудь.)
Завтра выспимся. Опохмелимся.
А сегодня — Пьянейший Совет.
Мы ужасно как веселимся
И танцуем в Москве менуэт.
Так, Марина, и Маяковский,