Будто бы мимоходом загадав загадку Алле Анатольевне, Брызгалов ещё раз извинился за беспокойство и распрощался с ней. Думать, думать и думать! Наконец — что-то конкретное! Яновский вполне успевал в Здравницу до дождя! Мало того — так ловко, что его отсутствие в Дубках никто бы не заметил: к ежевечерним пробежкам Андрея Игоревича все привыкли. И если Бутова застрелил-таки он — это же почти идеальное убийство. Почти стопроцентное алиби. Да, но — дождь? Не мог же Яновский договориться с Небом — чтобы успеть как раз за несколько минут до дождя?
После ужина Барсик без приглашения вспрыгнул на колени к Геннадию Ильичу и, потёршись мордочкой о грудь и щёку майора, развалился с видом снисходительного победителя: мол, ладно, у каждого свои слабости, я, так и быть, прощаю тебе вчерашнюю самозванку. Левой рукой поглаживая самодовольно урчащего кота, правой Брызгалов рассеянно нажимал на кнопки пульта управления телевизором — ничего. То есть — ничего стоящего. После новостей — сплошь реклама. Как и вчера, и позавчера, и третьего дня. А посему, минут двадцать по разным программам посмотрев одно и тоже и не найдя для себя ничего интересного, майор переложил Барсика с колен на кресло и отправился в ванную — сегодня желательно лечь пораньше, завтрашний день наверняка будет не лёгким.
В пятницу, словно бы отмечая начало осени, погода с утра нахмурилась, но дождь, ожидаемый майором с минуты на минуту, всё собирался и всё не шёл. Устроив по телефону лёгкий профилактический втык Витьку и перебросив его на Кузнецова, ровно в одиннадцать Геннадий Ильич выехал в Дубки.
Когда, чертыхаясь, он копался в подло заглохшем двигателе — метрах в трёхстах от шлагбаума, в виду дежурных — наконец-то полил дождь. Брызгалов посмотрел на часы и нервно хлопнул крышкой капота: одиннадцать двадцать пять, чтобы успеть на похороны, необходимо, смирив гордыню, просить помощи у зубоскалов-охранников. Похвалив себя за предусмотрительность, Геннадий Ильич надел плащ, запер автомобиль и по гравийной обочине направился к будке. Когда до неё оставалось совсем немного, обогнавший майора японский "джип" вдруг резко затормозил и из открывшейся задней дверцы высунулось добродушно улыбающееся лицо Пушкарёва.
— Что, Геннадий Ильич, ваша старушка забастовала? Просится на покой? Так сказать, на пенсию?
Этот несколько хамский юмор не мог не задеть майора, но сейчас он был не в том положении, чтобы в свою очередь ответить ехидной колкостью.
